Филипп целовал ее и говорил, что это не имеет значения; главное, чтобы человеку чего-то хотелось.

Они устроили пикник на вершине холма, откуда были видны яхты, бороздившие море. Потом поехали в городок, где ели хот-доги и картофельные чипсы и следили за любителями серфинга, скакавшими на волнах. Поскольку вино было Анджеле противопоказано, они пили из бокалов для шампанского имбирный эль.

А когда вечерами они возвращались домой, Филипп неторопливо раздевал Анджелу и занимался с ней любовью, пока она не начинала плакать от радости.

О да, она счастлива. Так счастлива, что становилось страшно.

11

Неужели это надолго? Этот вопрос пугал ее в разгар ночи, а когда Филипп просыпался и видел, что она стоит у окна и смотрит на море, Анджела говорила, что у нее разболелась спина, хотя на самом деле у нее болело сердце.

— Милая, я помогу, — говорил он, относил ее на кровать, клал на бок и растирал «больное» место.

Потом на смену рукам приходили губы, и она забывала обо всем на свете, кроме своей любви.

Однажды во время завтрака Анджела осторожно упомянула о Джоне, к которому они собирались съездить. Просить не хотелось: а вдруг он передумал? Но Филипп обрадовался и начал рассказывать обо всех своих родных.

Забавные истории о его братьях и сестрах заставляли ее смеяться, но Анджела чувствовала, что в раннем детстве, когда отец таскал их из города в город, гоняясь за мечтой, Филиппу было одиноко.

— Наверно, я надоел тебе, — наконец сказал он.

Анджела порывисто взяла его руку, поднесла к губам и поцеловала.

— Как можно скучать, если ты узнаешь о муже самое главное? — нежно сказала она.

Лицо Филиппа приняло странное выражение, которого она не поняла. Она тут же пожалела о своих словах и сказала, что всегда интересовалась подробностями жизни других людей. Тогда Филипп бросил на нее еще один загадочный взгляд и сказал, что для врачей это нехарактерно. Оба рассмеялись, и инцидент был забыт.

Однажды ночью, лежа в объятиях Филиппа и прислушиваясь к мерному дыханию прибоя, Анджела рассказала ему о себе. Об отце, которого не знала. О матери, которую не понимала. О жизни на задворках общества и первой маленькой победе, когда она получила стипендию и поступила в престижный университет. Мать говорила, что ее туда никогда не примут.

Филипп молчал, и Анджела решила, что он уснул. Точнее, что она усыпила его своей болтовней. Какого черта ей вздумалось все это рассказывать?! Но тут он лег на нее и целовал до тех пор, пока у Анджелы не распухли губы.

— Ты — чудо, — нежно сказал он. — Настоящее чудо. А я… я…

Она ждала, боясь пошевелиться.

— Что? — наконец спросила она, взяв в ладони его лицо.

Филипп проглотил слюну, отчего его кадык заходил ходуном.

— Милая, как ни жаль, но завтра утром нам придется уехать. Мне предстоит провести сложную операцию.

Почему у нее защипало глаза?

— Конечно, — неестественно весело ответила она. — Я понимаю.

Филипп снова поцеловал ее.

— В следующий раз мы проживем здесь дольше.

— В следующий раз, — покорно повторила она. Будет ли этот следующий раз или эти несколько дней — единственное счастливое время, которое им подарила судьба?

На следующее утро они вернулись на материк, забрали машину и поехали к Джону. Всю дорогу Анджеле слышался голос матери, шептавший: «Ничто не длится вечно. Запомни это, Анджела. Ничто не длится вечно. Только дураки верят, что это не так».

По дороге Филипп чуть не извелся.

Анджела придумала десяток причин для возвращения в Сидней.