Изменить размер шрифта - +

Да батюшки мои! Не то слёзы?

Санька быстро отвела от Шайтановой морды лохматы, глянула другу в глаза и обомлела: потоком слёзы бегут! Редкий человек может столь горько плакать...

Да и может ли всё это быть?!

Так ведь многого быть в эти дни не должно, а оно есть! Есть! И никуда от него не деться.

Вот какая штука.

И всё же Санька заозиралась — не в своей ли она кладовухе, не бред ли, доставленный кумохою, опять намеревается сбить её с толку?

Но и эта, Шайтанова, невероятная правда оказалась настоящей. Такой ли настоящей, что Саньке впору было пойти от неё скачками, как Дорофею Мокрому от неведомого страха Куманьковых зыбунов...

Может быть, и вправду взять да бросить к чёртовой матери все эти чудеса, забиться куда-нибудь в безопасье и притихнуть до поры... Только Шайтановы слёзы уже успели выпалить своим горем всякую трусость из Санькиного нутра. Взамен в груди её осталась лишь какая-то тяжкая неуютность и крайняя слабость и сострадания тесная боль...

И всё-таки хотелось теперь девчаточке оказаться подальше от этого места, пусть даже запертой в кладовухе. Прикорнуть бы там теперь на дохлой своей подстилке и не двигаться, не думать — просто ждать, когда же вся эта беда пройдёт сама собою...

С другой стороны — можно ухитриться и разом впустить в голову все подробности последних дней. Пусть они смещаются в мозгах, сотворят бездумье, унесут её опять же в забытье...

Только штука-то вся в том, что не выдюжить Саньке повторной лихорадки. А помирать — ох, как не хочется! Ну, а если не помирать, так рано или поздно, а всё одно приходить в себя надо. Зачем тогда время тянуть? С правдою в прятки играться? Ведь правда, она и за углом правда.

— Ну, чо ты? — сказала она Шайтану. — Чо ты, как маленький... Увидят люди — за нечистого примут. Тебя и без того Чувалова Коську тётка Харита подбивает застрелить. А прознай она о твоем рёве — и тебе и мне не сдобровать. Как же тогда Никиток?

Нашептала Санька такую безрадостную истину Шайтану, да сама вдруг поверила в то, что пёс её вот как славно понял. Так славно, что когда в пригон заглянула бабка Свиридиха — узнать, не настала ли пора копать для косматого добытчика яму глубокую на задах огорода, девчоночка уже безо всякого сомнения попросила старую принести Шайтану свеженького молока с хлебными крошками.

Не успела Свиридиха охнуть да поспешно засеменить до погребушки, сам Свирид прибежал.

— Эко чудо расчудесное! — взялся удивляться. — Ой, Санька-а... Да, ой, Санька! Да на тебя, знать, девка, не то простой, красной цены нету! Они ить, собаки-то, повторную жисть из рук только золотых людей принимают...

А когда бабка с посудиной полною прибежала, да Шайтан принялся жадно хватать из неё, то дедок и носом зашмыгал и решил:

— Вот чо, девонька. Жалко нам, конешно, со старухою кормильца такого от себя отрывать, однако твой он по всем правам. Бери его себе. При нём и Дорофей с Харитою будут с тобою потише... Бери.

— А ещё 6 лучше остаться тебе у нас, — вставилась в дедово рассуждение со своей крайней охотою его хозяющшка. — Вот уж тогда и мы немного ещё пожили...

— Не морочь девке голову! — застрожился шорник. — Это он Володея Куманя побаивался. А нам с тобою Дорофей Ипатыч, опомнится, таких оставаний накладёт, таких оставаний — аж до самых расставаний. Забудещь, куда и прятаться бежать.

— Дорофей ещё опомнится или нет, — хотела заспорить старая, но Свирид её перебил.

— А Харита на что? — спросил. — Она и сама, безо всякого Дорофея... не свихнёт, так вывихнет...

Прав был Свирид. Только старая надеялась на то, что её доброта правее. Потому и не захотела так просто уступить своему деду, раскудахталась. Оттого и Свирид разошелся... Санька же на огородок коровьих яселек присела и стала думать себе о том, что с Шайтаном, после того, как потерял он в зыбунах Володея Куманя, вообще случилась большая перемена.

Быстрый переход