Надо идти на болото! Вот в каком чистом виде и предстала перед Санькой её многосложная истина.

Сумеет ли только она истину эту оправдать на болоте? Вот это вопрос, так вопрос — ажно выше волос!

Изо всей Санькиной правды выходит какая догадка? А такая, что поселилась на Куманьковых зыбунах нечистая сила! Поселилась для того, чтобы заманивать на болото да перекидывать в оборотней добрых людей... для какой-то непонятной надобности. Должно быть, и Никиток за тем же самым уведён. Потому и нет больше у Саньки ни поры, ни времени надеяться на то, что болотная затея уляжется сама собой. Зато имеется у неё опаска, что на медлительность её возьмёт да и выползет из дрягвы какая-нибудь здоровенная гусеница-змея с Никитковой головою...

«Не-ет! При живой при мне такому не бывать! — сказала себе Санька и наметила: — Ночь переждём, а поутру идти надо...»

— Что же вы меня-то не угощаете? — встрепенулась она после этого на ясельной огородке. — Я ить, гляньте-ка, отощала хужей Шайтана...

От её правильных слов старики и спорить забыли, заторопились печку топить.

Только не успелось им согласным путём и поужинать — Хариту Мокрую дурная сила в дверь суёт. Похоже, кто-то услужливый ухитрился подслушать у сараюшки стариков спор, насчёт Шайтана да Саньки, и перенёс его в хоромы лавочника. Вот она, Харита, и прикатила на двух резвых — неотложно требовать братанку обратно в своё хозяйство.

— А то шляется по чужим дворам, что колобкова корова, — оправдала она свой приход громкой руганью. Санька ж мигом сообразила: при таком тёткином нетерпении быть ей непременно запертой сегодня в кладовухе. И улизнуть едва ли придётся. Это уж как пить дать. Вон как тёткины-то глаза выкатывает на лоб озлоблением.

— Не пойду! — отрезала Санька столь бесповоротно, что Харита сперва на полуслове клёкнула горлом, будто заглотнула целиком куриное яйцо, потом кинулась в чужом дворе смотать дерзкую за косы.

Да Саньке было не впервой увёртываться от длинных рук. В минуту она уже стояла в сараюшке под Шайтановой защитой. И хотя пёс всего-то и делал, что знаменито улыбался, однако жаль — не было поблизости Чувалова Коськи. Лавочница в этот миг, ей-бо, не пожалела бы накинуть сверх им просимого ещё золотой.

Того охотного парнягу черти, видать, где-то по другим заботам волочили. Потому и пришлось Харите Мокрой, с угрозами да криком, поворотить оглобли...

А Санька пока осталась у Свиридов.

Определилась она спать в застенье на лавке, на Никитковом месте; легла, как была — в кофтёнке немудрящей своей, в старенькой юбке. Прикорнула она на лавке, только уснуть путём не уснула. Сперва, вроде, маленько закемарила, да вскорости её как домовой под бочину шурнул. «Вдруг да впрямь, — подумалось ей, — Харита с Коськой Чуваловым сумели договориться?! Не пойти ли мне лучше ночевать в пригон?»

Встала, пошла. Не побоялась.

Вытемнила она во двор и что видит?! Пригон настежь распахнут. Шайтан стоит на выходе и натянут весь чуткостью, как струна. Космы его по хребту — дыборём, глаза безо всякого до посторонних дел внимания... Весь как есть он уже находится на Куманьковом болоте — одним только телом ещё тут.