Но нечисть ещё дышала, ещё ворочала побелевшим оком. Лапищи подергивались, полнились песком и опять пустели.
— Щас я его... — решился Леон Корнеич и замахнулся палицей. Да только зелёная лапа перехватила вдруг его замах.
— Не надо, — отчётливо поняли Самохи и, вроде как от невидимого костра, пахнуло на них от Берегини теплом. Оно обласкало, успокои ло их, дало возможность понять окончательно — нельзя!
Столь же ловко пояснилось деду со внуком и то, что Мума — того самого космаря, что грязной лохматиной висел теперь на коряжине, так вот просто лишить дыхания невозможно. Эта пакость, ежели её понятным путём захлестнуть, способна, оказывается, воскреснуть, а то и размножиться! Утопи её, закопай, в огонь брось — себе только хуже сделаешь. Вот он какой — Мум!
— Как это понимать? — с удивлением спросил Берегиню Леон Корнеич. — Зверь он, дьявол ли какой? Имя-то, вроде, уважительное.
И оказался тот космарь ни зверем, ни дьяволом, а вроде как ходячей утробою. Сами его люди, на непонятно далёкой земле, и сотворили, и вырастили, чтобы он отыскивал и пожирал всякие отбросы, хламьё. Изо всего этого создавал бы он такое топливо, при котором, погасни солнце, человеку всё также было бы и тепло, и светло.
Берегиня вообще-то не собиралась наведываться к Самохам. Она якобы плыла себе с друзьями на корабле, на котором можно плавать меж звёзд, и никогда бы не оказалась на старице, не начни у них пропадать люди. Поднялась тревога, недоверие. Сумбуром этим и прибило их корабль до нашей Луны. И покуда не будет наведён на корабле порядок, отлепиться от неё им не суметь.
Для охоронки своей жизни Берегиня придумала спать прямо в лягушачьей одёжке, потому как в ней трудно быть кем-то погубленным. И вот бы сквозь сон на корабле слышится ей шорох. Отворила глаза — Мум! Обступил её лапами со всех сторон и давай обволакивать липкой утробой своей. Хворь с ним какая-то, видно, случилась. Взамен доброго, вроде нашей собаки, существа сотворился из Мума людоед!
Помнит Берегиня, как вокруг что-то булькало, шипело, но справиться с нею не могло. Потерявши терпение, Мум плюнул ею в пол. Тогда она подхватилась и бросилась будить остальных. Да с перепугу взяла не в ту сторону. Потому и оказалась в лодке, способной также плавать где угодно. Тогда ей надумалось покинуть корабль и поднять тревогу со стороны. Но Мум успел оседлать лодку. Он взялся колотить по ней прихваченной где-то палицей. Позвать на помощь Берегиня теперь не могла, иначе бы она лишилась Мума. А без него корабль не сумел бы воротиться домой — запалу бы не хватило. И понадеялась она на то, что друзья сами её хватятся.
Пустивши лодку летать вкруг Луны, она прикорнула в усталости.
Когда ж очнулась — лодку уносило к Земле.
Тут она и спохватилась: какого страшного беса везёт к людям!
Надо было посадить лодку хотя бы подальше от жилья. Берегиня приметила старицу, пустила лодку приземлиться недалече, сама же прыгнула в воду. Мум не поспешил за нею — в воде он не способен двигаться быстро. В злобе он лишь бросил вдогон трёхгранный тесак...
Тут Берегиня наклонилась над распластанным по коряжине Мумом, присмотрелась к его глазу, сообщила:
— Надолго он себя уложил! Надо бы его увязать, пока не поздно.
Самохи всё поняли так, как ожидала от них Берегиня. Доставленными с заимки гужами космарь был туго опутан по всем ногам. Леон Корнеич вырубил в чаще удобную жердину, что с одного конца расходилась рогатиной, продел её под путы; одним штырём определил рогатину на плечо Дёмке, другим — Берегине. Сам вскинул противный конец, крякнул от весомого — ого! Определил:
— Вот это грибочек — на семь бочек!
Затем двинул компанию вперёд привычным благословением:
_ Ну! С Богом!
Таким-то клином и двинулись несовщики по тайге. Хорошо ещё, что шагать пришлось недалече. |