Соглашение было подписано, они возвращались совершенно примиренные. Их простодушие обезоружило Бернара. Трудно было поверить, что это были те же самые люди, которые накануне вопили перед мертвой фабрикой. Он стал расспрашивать тех из них, кого считал до стачки своими истинными друзьями; они казались ему заслуживающими уважения, и он думал, что и они в свою очередь ему доверяют.

— Ну, скажите вы, Гертемат, зачем вы нас покинули на второй день? Вы ведь достаточно хорошо нас знаете и не могли поверить, чтобы мы принуждали детей работать или рисковали взорвать фабрику.

— Я-то, месье Бернар? Да я ничему этому не верил… Но, по правде, просто не хотелось отставать мне от товарищей.

XVII

В июне 1920 года Франсуаза с нежной настойчивостью попросила своего мужа нанять ей виллу в Довилле. Ее сестра мадам де Тианж должна была проводить там лето; она ее почти не видела со времени войны; морской воздух будет полезен детям; ей самой была необходима эта перемена воздуха.

Антуан долго не соглашался. Он сможет ездить в Довилль только по воскресеньям; он ненавидел тамошнюю светскую жизнь, никогда еще никто из Кене не переносил свой дом так далеко от священной сени фабричных труб; Ахилл найдет этот проект просто скандальным. Но больше всего Антуан боялся того, чтобы Франсуаза в этой чуждой обстановке не получила бы полного отвращения к жизни в Пон-де-Лере.

— Но для чего в самом деле? — повторял он, очень огорченный. — Детям очень хорошо и в деревне, у них превосходный вид.

— Предположим, что мне этого хочется… Разве этого недостаточно?

Но он был слаб и в конце концов согласился, только так поздно и как-то так неумело, что она даже и не почувствовала, как он хотел ей доставить это удовольствие. Ахилл пожал плечами — на Франсуазу он давно уже махнул рукой. Она уехала в начале июля.

Со времени забастовки на фабрике был проведен режим английской недели, и Антуан обещал приезжать в Довилль каждую субботу в пять часов; у него была новая машина и он сделал в ней столько усовершенствований, что она едва двигалась. В первую субботу он приехал в семь часов, весь покрытый грязью. На яблони, окруженные белыми загородками, на розовую герань падал дождь, упорный и частый.

— Наконец-то ты, — встретила его жена. — Я уже начала беспокоиться. Ты как раз только успеешь переодеться: мы обедаем у Элен.

— Ах нет! — возразил Антуан. — Я совершенно разбит. Я не видал тебя целую неделю. Мне хотелось поиграть с детьми. Протелефонируй ей, что мы не придем.

— Это невозможно: мы испортим ей весь обед. Да ты сам увидишь, — продолжала она, мило его успокаивая и принимая тон матери, утешающей ребенка, — у нее соберется очень забавный народ: Ламбер Леклерк и его жена… он — помощник статс-секретаря по снабжению, она — это Сабина Леклерк, бывшая вместе со мной в пансионе. Меня очень забавляет эта встреча с Сабиной, она прелестна, только несколько зла. Затем там будет Фабер, драматург, написавший «Степь», и тоже со своей женой, и еще молодой музыкант Жан-Филипп Монтель, совершенно изумительный. Он мастер на музыкальные пародии; ты увидишь, это очень забавно.

— Какая гадость! — воскликнул Антуан в ужасе.

Но хорошее настроение Франсуазы было неистощимо; еще с утра она себе повторяла: «Нужно мне быть милой с Антуаном…» Она была счастлива, ей было весело, и за все это она была ему благодарна, и ей хотелось, чтобы он разделил ее удовольствия.

— Я покажу тебе в казино двух восхитительных маленьких испанок, они страшно накрашены, и прекрасную леди Диану Меннерс… сегодня утром в Потиньере были прелестные платья… моими тоже очень любуются, особенно белым с красным.