– У меня есть деньги. Те, что за товар. И товар я тоже спрятал, я знаю, кому его можно по тихому толкнуть. Мы можем уехать. Ты и я. Поедем куда скажешь. Сменим персоналки, я знаю, кто может вывести на людей, которые это умеют. И нам больше не придется этим заниматься. Мы будем свободны, Лиз.

Она криво усмехается:

– А как же твоя больная мать? Бросишь её?

– Нет, конечно. Как я смогу? Она поедет с нами, деньги теперь есть на операцию, резко и категорично отвечает Вовчик, и я в этот миг кое что о нем понимаю.

Все то, что я счел жадностью таковой далеко не является. Вовчиком двигала далеко не она, когда он под обстрелами, рискую жизнью, рассовывал деньги по карманам. Это не жадность, это безысходность. Он, по всей видимости, очень любит свою мать, и готов пойти на любые глупости, чтобы спасти ей жизнь.

– То есть, – стервозно усмехается Лиза, – ты предлагаешь мне сбежать из родной республики, где у меня хорошее жилье, крутая работа и связи, неизвестно куда? Да и еще и с твоей больной маман? А потом что? Всю жизнь скрываться?

– Да, – спокойно отвечает Вова, словно и не слышит того ядовитого сарказма, который так и льется из Лизы.

Какое то время она изумленно улыбается и таращится на него, и вдруг начинает истерично хохотать.

Лизу я начинаю тихо ненавидеть. И даже не потому, что она так себя ведет с Вованом, он и сам та еще тряпка, заслужил. А потому что Лиза напоминает мне человека, который испортил мне, моей семье жизнь. Человека, которого я ненавижу большего всего на свете. Мою мать.

И в отличие от Вовы, я бы ни за что не стал рисковать жизнью ради женщины, которая родила меня, а после бросила ради лучшей жизни. Потому что я никогда не прощу ей тех дней, когда мне приходилось успокаивать трехлетнюю Лену, которая все время плакала и звала маму. Никогда не прощу тех моментов, когда раздавался звонок в дверь, а я каждый раз бежал со всех ног ее открывать, думая, что вот я ее открою, а там стоит она. Тогда я себе представлял, что вот мама – наконец то вернулась, и сейчас обнимет меня и Лену, попросит прощение и пообещает, что больше никогда не бросит. Но там за дверью всегда оказывалась не она.

И вот сейчас Лиза очень сильно напоминает мне её – такая же бессовестная, эгоистичная тварь, думающая только о себе. Она вон, даже слезу пустила не потому, что погиб ее любовник, а потому, что больше не сможет пользоваться теми благами, что он ей давал.

Жаль только, Вова этого не понимает и пытается воззвать к каким то чувствам. Наверное, действительно думает, что она испытывает к нему тоже, что и он сам. Но такие люди попросту не умеют любить, у них все завязано на холодном расчете и собственной выгоде.

Лиза, наконец, перестает смеяться, какое то время сверлит Вову насмешливым взглядом, а он молчит, словно бы ждет, что она передумает.

Я же жду, когда истечет время, чтобы отдать подопечному приказ уходить отсюда и больше никогда не вспоминать об этой заразе. Уже сил моих больше нет на это смотреть.

Но еще две минуты до следующей активации, придется терпеть.

– Если ты уедешь, ты никогда не будешь свободен, – то ли в истерике, то ли в ужасе тихо говорит Лиза. – Если кинешь Кузьмича на бабки, его люди тебя из под земли достанут и на лоскуты распустят. Думаешь, так все просто? Взял деньги и сбежал?

– Да откуда они узнают, что это я взял деньги и что я вообще жив? – говорит Вован, но как то неуверенно говорит.

– Ты разве не знаешь, кто крышует Кузьмича? Партия Света имеет филиалы по всему миру. Ты нигде не спрячешься от них.

– Да зачем я им нужен? – отмахивается Вован. – Где партия Света, и где я? Да и Кузьмич по сравнению с ними кто? Мелкая букашка? Будут они суетиться и искать меня ради него.

– Может, и не будут, но Кузьмич этого тебе никогда не простит, – Лиза поднимается с пола, шмыгает носом, берет с тумбочки узкую золотистую коробочку, которая оказывается портсигаром, достает оттуда сигарету, закуривает и шумно выдыхает дым.