Со стороны носа донеслось восклицание, топот. Гана прыгнул на боцмана, который, выпустив при падении тесак, попытался выпрямиться; навалился на него, толкнув лицом вниз, схватил оружие и вонзил широкий клинок между лопаток. Когда скатился с дергавшегося тела – громыхнул выстрел, пуля впилась в доски. Гана к этому времени уже стоял на коленях, протягивая руку к живому пистолету.

Он развернулся, поднимая крон и заваливаясь на спину, выстрелил – и одновременно подбегающий капитан, направив ствол в лоб Ганы, нажал на курок во второй раз.

Пуля прошла вскользь, выдрав клок волос вместе с тонким лоскутом кожи надо лбом, а дротик впился в живот моряка. Зрачки Тук-Манука мгновенно расширились, он сделал шаг, второй – из живота сочилась кровь вперемешку со светом, – взмахнул руками и замертво повалился на палубу.

Гана сел. Лоб саднило, на лицо стекала теплая струйка. Не увидев никого, – впрочем, между ним и носом оставалась еще приземистая рубка, – он на четвереньках подобрался к боцману. Зажав пистолет под мышкой, стащил с моряка матерчатый пояс и обмотал голову, затянув узел на затылке.

Очень медленно он пошел вперед, морщась от боли. Рана была поверхностной, но доставляла большие мучения. В голове слегка звенело, Тулага ощущал слабость.

Пройдя вдоль стены рубки, присел и быстро заглянул в раскрытую дверь, выставив перед собой пистолет... нет, внутри онолонки не было.

Скрипнула палуба. Гана резко выпрямился, поворачиваясь, краем глаз видя фигуру, – и замер, так и не вскинув пистолет. Он стоял возле угла рубки. Камека же находился у полубака; в левой руке держал пуу, в правой – стеклянный нож Тулаги и молча глядел на врага.

Они застыли, пытаясь уловить малейшее движение. Оба не моргали – чуть сощурившись, чтобы лучше видеть, неотрывно смотрели в глаза друг другу. Это длилось долго: время затаило дыхание, облачные перекаты заледенели, и Аквалон уже не летел между исполинских колонн, приближаясь к своей гибели, но повис в неподвижности над затянутой серым маревом далекой поверхностью.

Потом рука Камеки дернулась.

Онолонки успел первым.

Но допустил ошибку, решив убить врага его же оружием, использовав стеклянный нож, а не топорик, в обращении с которым имел куда больше опыта.

Тулага ощутил удар и резкую боль. Стеклянный клинок пробил плечо над сердцем, отбросил тело назад. От неожиданности пальцы сильно сжались на рукояти крона, указательный вдавил клапан-курок так, что тот целиком вошел в жесткую кожу живого оружия. Пистолет не просто чихнул – с клокотаньем и хлюпаньем выплюнул дротик, который, вонзившись в переносицу Камеки, целиком исчез внутри. Онолонки успел понять, что не убил врага, он даже попытался отвести в сторону левую руку, чтобы метнуть пуу. Голова его откинулась, на миг обратившись лицом к небесам, взорвалась – полыхнув ярким светом, разлетелась темно-красными сгустками и черепками.

Тело упало на палубу. Выпустив крон, Гана стоял под рубкой, ощущая тошноту и головокружение. Две горячие струйки текли по спине и груди, стеклянный клинок жег, как раскаленное железо. Кончик его, выступивший над левой лопаткой, глубоко вошел в дерево.

Мало-помалу в голове прояснилось, сердце стало биться спокойнее. Прикрыв глаза, Тулага обеими руками ухватил каменную рукоять и тщетно попытался вытащить нож. Сдавившие рукоять пальцы начали болеть от напряжения. Он расслабил их, помедлил немного, схватил вновь и дернул изо всех сил.

Брызнула кровь. Тулага упал на колени, привалившись плечом к стене рубки. Встал на четвереньки, свесив голову, пополз. Руки подгибались, перед глазами плыло, в голове прокатывались волны звона – то громче, и тогда окружающее пространство начинало бледнеть, растворяясь в тусклой синеве, то тише, и тогда предметы вокруг становились четче.