Я намеревался держать это умозаключение при себе. Как будто никто другой до этого не додумался бы. И первым публично, или, по крайней мере, наполовину публично, об этом заговорил Альдо Вердер‑Симс.

ГЛАВА 2

– Мы будем казаться им столь же чужими, как тельциане кажутся нам, – заявил Альдо, – если, конечно, они смогут прожить сорок тысяч лет, в чем я лично сомневаюсь.

В первом разосланном нами информационном письме говорилось о «дискуссионной группе», но на самом деле это был коллектив, состоявший из тех людей, в которых мы с Мэригей видели наиболее активных участников проекта и, вероятно, руководителей полета. Рано или поздно в нашей среде должно было возникнуть какое‑нибудь подобие демократического процесса.

Помимо нас, в группу входили Кэт с Альдо, Чарли с Дианой и Эми с Терезой. Имелся также и переменный состав: Макс Вестон (несмотря на его неисправимую ксенофобию), наша дочь Сара, Лар По, Мухаммед Тен и одна или две из его жен.

По был спорщиком, причем всегда возражал присущим ему одному вежливым способом. Стоило лишь высказать мнение, а потом одно удовольствие было наблюдать, как его мозговые клетки начинают включаться в работу.

– Ты исходишь из постулата о непрерывном изменении, – сказал он Альдо, – но на самом деле Человек утверждает, что он совершенен и не имеет никакой потребности в эволюции. Он вполне может запретить себе всякое развитие даже на сорок тысяч лет.

– Но как же люди? – спросил Альдо. По щелкнул пальцем в воздухе, как будто сбивал нашу расу с доски.

– Я не думаю, что мы переживем две тысячи поколений. Скорее всего мы выступим против Человека и тельциан и будем уничтожены.

Мы сидели, как обычно, в нашей кухне‑столовой. Эми и Тереза принесли два больших кувшина сладкого ежевичного вина, крепленого самогоном, и обсуждение пошло несколько живее, чем обычно.

– Вы оба недооцениваете человечество, – сказала Кэт. – Вероятнее всего, что Человек и тельциане застынут на одной ступени развития, а люди продолжат эволюцию независимо от них. Когда мы вернемся назад, то, может быть, сможем узнать только Человека. А наши собственные потомки превратятся во что‑нибудь, недоступное пониманию.

– Все это неоправданный оптимизм, – заявила Мэригей. – Не можем ли мы вернуться к плану?

Сара, основываясь на наших с Мэригей набросках, начертила на большом листе бумаги аккуратную схему, в которой учитывалось все, что было необходимо сделать с этого дня до отлета. По крайней мере аккуратной она вышла из‑под ее рук. В течение первого же часа собрания присутствовавшие внимательно изучили ее и всю исчеркали своими замечаниями и предложениями. Затем появились Ларсоны со своими кувшинами, и собрание утратило деловой характер, начались разговоры на общие темы. Но нам все равно было необходимо доработать план, чтобы составить твердый график подготовки к полету.

Вообще‑то его следовало рассматривать как два разных графика, связанных между собой. Действительно, имелась непреодолимая граница, разделяющая деятельность до получения одобрения нашего плана и после его одобрения. На ближайшие девять месяцев мы были ограничены двумя полетами челнока в неделю, причем каждый второй из них следовало зарезервировать для доставки топлива – тонны воды и двух килограммов антивещества. Эти два килограмма, вместе с аппаратурой для предохранения антиматерии от аннигиляции, составляли половину полезного груза челнока.

После получения одобрения плана с Земли мы могли рассчитывать на почти ежедневные полеты. Тогда один из челноков будет загружаться на земле, а второй – разгружаться на орбите.