Изменить размер шрифта - +
Ее младшая сестра. По поводу святости Анны высказывались кое-какие сомнения; что же касается ее сестры, то тут все было ясно. Ребекка Брейсгердл, которая взяла себе имя Грейс Делайт, скаредностью своей превосходила любого ростовщика с Минсинг-лейн, а распущенностью – последнюю ковент-гарденскую шлюху. А теперь взгляните, что привело меня в такое замешательство. Он отбросил одеяло с холста.

Вся флегматичность доктора Эйбила мгновенно улетучилась:

– Но ведь это…

– Ради Бога, не так громко! Говорите тише.

Женское лицо, фигура женщины возникли, словно живые. Шелковое платье, оранжевое с голубым, было модным в те времена, когда король Вильгельм заходился астматическим кашлем в Хэмптон-корте. Громадная паутина из брильянтов окружала ее шею и спускалась в прорезь лифа. Голова ее была слегка откинута назад, на губах играла улыбка, белизну кожи оттеняли завитые колечками локоны волос. И лицо и фигура принадлежали Пег Ролстон.

– Молодой человек, – произнес доктор Эйбил, – я начинаю понимать.

– Нет, доктор. Слушайте дальше.

– Я жду с нетерпением.

– В течение многих лет, – продолжал Джеффри, – мой дед любил одну женщину. Он истратил на ее капризы целое состояние. Повесил на нее половину сокровищ Голконды. А когда у нее вокруг глаз появились первые морщинки и она вдруг увлеклась человеком помоложе, он отправился в турецкие бани и там, в теплой ванне, перерезал себе горло.

– Теперь я кое-что понимаю. Вы любите мисс Ролстон, это ясно.

– А если и так?

– Жаль, если так. Она в кровном родстве со старухой, которая умерла здесь. Значит, у вас с девушкой вполне мог быть общий предок, и тогда вы тоже кровные родственники.

– Нет, доктор. Нет, говорю я вам! Я все тщательно проверил. Мы вовсе не родственники.

– Тогда не о чем беспокоиться, не так ли? Вы говорили об этом самой мисс Ролстон? Показывали ей портрет?

– Нет, черт возьми! Я думал об этом. Я хотел. Но в последний момент не решился.

– При ваших чувствах, женились бы вы на девушке?

– Почему бы и нет? Даже если предположить невероятное, наше родство не такое уж близкое. И она никогда ничего не узнает от меня.

– А если она узнает это от кого-то другого? А рано или поздно так и случится. Что тогда?

– Не знаю.

– Молодой человек, – начал доктор Эйбил, устало потирая ладонью лоб, – я сам не без слабостей, и я не хочу читать вам мораль. Но все же я полагаю себя судьей в делах людских. Вы не можете жениться на ней. Вы не можете даже ничего ей рассказать. «Взгляни на эту женщину, – придется сказать вам. – Сначала в красоте ее, затем – в безобразии. Мы чувствуем греховную любовь друг к другу – ты и я. Так к черту все обычаи. Поженимся и будем наслаждаться! Какая разница, что скажут люди о тебе потом?» Сможете вы все это сказать ей?

– Прекратите, доктор!

– С другой стороны, если бы вы были женаты на девушке, не было бы и речи о том, чтобы тащить ее в суд и сажать в Брайдвелл. Вы были бы ее господином и защитником перед законом. А как можете вы защитить ее сейчас?

Речи их, произнесенные шепотом, встретились на полпути и столкнулись. Джеффри опустил фонарь; его рука дрожала. Неожиданно оба насторожились. Они не слышали шагов на улице, они услышали грохот ударов кулака, сотрясающих дверь. Услышали, как закричала Пег. И снова до них донесся голос капитана Бересфорда.

– Открой дверь, Джефф. В доме – женщина; что бы ты ни говорил – это все ложь. Ее видели в «Винограднике», она спрашивала дорогу. Так что открывай!

Джеффри сделал несколько шагов вперед, передав фонарь доктору Эйбилу.

Быстрый переход