Пег, бледная и дрожащая, еще не отошедшая от всего пережитого, все-таки не выдержала и запротестовала:

– Джеффри, прошу вас! Куда мы несемся?

– Нужно спешить. Уже поздно, а я должен знать, как обстоят дела на Сент-Джеймсской площади.

– Меня опять укачает. Я снова окажусь в глупом положении. Ну почему, почему? Почему вы так долго тянули и не стреляли в этого кошмарного типа? Неужели вам мешали какие-то дурацкие предрассудки? Вы не могли выстрелить в человека, который вас не видит?

– Предрассудки, сударыня? Я не мог позволить себе промахнуться! Если бы это произошло – даже не будь у него второго пистолета, – я оказался бы беспомощным перед ним, и он просто насадил бы меня на шпагу.

– Фи! Да стоило вам только захотеть, и вы в два счета выбили бы у него шпагу.

– Помолчите, сударыня.

– О, я знаю, что сейчас будет! – Пег сглотнула слезы. – Каждый раз, когда вы начинаете называть меня «сударыня»… Джеффри! Джеффри! Неужели вы не можете сказать: «Дорогая», или еще лучше: «Сердце мое!» Разве самое сокровенное начинают словами: «Черт тебя побери!»?

– Мне… мне самому неловко. Но тут уж ничего не поделаешь. Так вы на меня действуете.

– Какой ужас! Но ведь как-то, помнится, ввечеру вы напились и держали меня в объятиях и декламировали прелестные стихи какого-то Геррика и еще кого-то, Донна, по-моему.

– Ну, я был пьян. Я был не в себе.

– Но вы были собой. Не могли бы вы напиваться почаще?

– Как-нибудь в более спокойное время, Пег. Я буду счастлив удовлетворить эту вашу просьбу. Пока же давайте считать, что нам сегодня повезло.

– Ничего себе, повезло!

– Более чем. В музыке ли дело или еще в чем, но просто чудо, что никто не слышал выстрелов и никто не видел, что произошло. Миссис Пилбим не в счет. В лучшем случае мы могли там застрять, в худшем – угодили бы под арест. Действительно чудо, что лодочник дождался нас. Хотя он дожидался своей платы и получил ее. Что касается стены…

– Так я и знала! – У Пег на мгновение перехватило дыхание. – Я знала, что вы это скажете. И не перестанете напоминать мне…

– Я не перестану восхищаться вами. Какая еще женщина решится лезть очертя голову на пятифутовую стену, да еще во всех своих нижних юбках с обручем? А если и решится, у кого еще хватит сил для этого? Только, ради Бога, избавьте меня сейчас от разговоров о вашей скромности – они из той же области, что истории про престера Иоанна и ирландских змей. У нас сейчас есть дела посерьезнее.

На булыжной мостовой Уайтхолла, одной из худших в Лондоне, лошади снова перешли на галоп. Карету занесло, и Пег, которая уже начала в ярости приподыматься, бухнулась на сиденье.

– У нас есть дела посерьезнее. Но все не так плохо. Две проблемы уже разрешились.

– Что за чушь! О чем вы говорите?

– Из трех наших противников двоих уже нет. Хэмнит Тониш сидит на Боу-стрит, а майор Скелли мертв. Остается миссис Крессвелл, и, если нам удастся сейчас с ней справиться, завтра мне не придется возвращать вас в Ньюгейт.

Свет от правого фонаря кареты упал на конную статую Карла Первого, стоящую посреди Чаринг-Кросс. Они свернули влево, на Кокспер-стрит, и подъехали к повороту на Пэлл-Мэлл. Впрочем, если бы лошади несли их к пропасти, Пег сейчас этого просто не заметила бы.

– В Ньюгейт? – Она прямо вжалась в подушки сиденья. – Снова в Ньюгейт?

– А вы что, вообразили, что я привез вам охранную грамоту? Вы разве не слышали, что я сказал миссис Пилбим? – Джеффри посмотрел в окно.