— Маму я люблю совсем по-другому — но ничуть не больше, чем тебя! Так оно и должно быть. Ведь ты в один прекрасный день встретишь молодого человека, и он полюбит тебя так, как я люблю твою маму, а потом у тебя тоже родится дочка, вот тогда ты поймешь… — Он вздохнул, вспомнив, как его самого когда-то раздражали подобные доводы. Тогда ему было столько же лет, сколько Латилле…

— Да кто меня замуж возьмет — я же уродина! — прошептала она с отчаянием.

— Это кто тебе такую ерунду говорит? Подружки? — Лало крепко сжал руку дочери. — Слушай меня внимательно, Латилла: скоро ты станешь очень красивой! Это я тебе не просто как любящий отец говорю, детка, — я это ВИЖУ совершенно определенно! — Он нежно повернул девочку к себе лицом и как бы включил одновременно оба своих Видения — внутреннее и внешнее: светлые и довольно блеклые волосы Латиллы постепенно потемнели, приобрели благородный оттенок старого золота; тонкие черты лица стали определеннее, четче; бледноватая нежная кожа порозовела, стала бархатистой…

Теперь Лало становилось все легче пользоваться этой своей способностью. С тех пор как к нему вернулось обычное зрение, он вынужден был иногда закрывать глаза, ибо смещение форм и цветов порой казалось просто невыносимым. Пока Дариос отлеживался у них дома, с наслаждением поглощая различные вкусные яства, приготовленные Джиллой и быстро набирая вес, Лало заново учился видеть.

Однако теперь все вокруг было иначе. И жалкие улочки Санктуария он видел теперь примерно так, как человек, давно уже ставший взрослым, видит дом своего детства. Восстановившееся зрение обеспечило ему способность по-новому воспринимать окружающий мир, и Лало теперь самый обычный дневной свет казался чем-то чудесным, сродни тому чистому ясному свету, который он видел иным своим зрением в ином мире. И теперь он начал в одинаковой мере пользоваться обеими своими способностями видеть, чего прежде никогда не делал.

— Хочешь, я нарисую, какой вижу тебя в будущем?

Латилла застенчиво на него посмотрела и отвернулась.

«Боги, я, кажется, хвастаюсь своим даром? — подумал вдруг Лало. Нет, он не хвастался. Просто теперь он принимал этот дар как одно из своих умений. Он МОГ это делать! — Вряд ли теперь я по-прежнему всего лишь Лало-Живописец, — размышлял он. — Но тогда кто же?..»

— Я.., не думаю, что… По-моему, это не обязательно… Я тебе и так верю! — скороговоркой сказала Латилла. — И, наверно, мне не следует знать, какой я буду.., скоро.

Лало кивнул, удивляясь ее мудрости. Многие ли девушки даже в два раза старше Латиллы проявили бы подобную выдержку?

— Но когда я действительно стану такой — красивой! — ты мне скажешь, папа, хорошо? И может, если Дариос еще не женится на Райан, он захочет жениться на мне… Как ты думаешь, может он захотеть на мне жениться? — Она вдруг смутилась, умолкла и покраснела, а Лало заметил в дверях молодого мага.

— Вполне возможно.., кто знает? — шепнул он дочери на ухо. — А теперь беги и подумай обо всем этом как следует. Ну а я, в свою очередь, постараюсь выяснить, достаточно ли Дариос хорош для тебя!

Латилла засмеялась, вскочила и, все еще пылая румянцем, кинулась мимо Дариоса к дверям. Когда они остались одни, на некоторое время повисло неловкое молчание, и Лало не знал, как его нарушить. Порой ему казалось, что он и Дариос вместе воскресли из мертвых (причем в лице одного и того же человека), однако у него не было никаких оснований думать, что и молодой человек чувствовал то же самое.

— Входи, входи, — молвил он наконец. — Как ты себя чувствуешь? Уже решил, чем теперь хотел бы заняться?

Дариос присел на соседнюю скамью.