На следующее утро никто не работал. Семья собралась на поздний завтрак: Джесси и Джон, Элиза и ее муж, Томас и Элизабет Бентон, ее младшие сестра и брат. Они шутили по поводу взбитых яиц и кофейного кекса, не спеша оделись и вместе отправились в зал суда за несколько минут до полудня.

Джесси гордилась Джоном, когда он встал и хорошо модулированным голосом зачитал свое заключительное заявление. Ее уверенность возрастала по мере того, как он читал пункт за пунктом, выстраивая убедительную аргументацию оправдания. В четыре часа, когда подошло время прервать заседание, суд разрешил ему продолжить представление своего дела, и он говорил еще час, при этом его голос становился все более гортанным и все более твердым. В конце его выступления она сидела затаив дыхание, в то время как он завершил красноречивое обращение, которое, как и доклады о двух первых экспедициях, было плодом их сотрудничества:

— Мои действия в Калифорнии были порождены высокими мотивами и желанием оказать пользу обществу. Мои научные работы сделали кое-что, чтобы открыть Калифорнию моим соотечественникам. Целью моих военных операций было завоевание без капли крови, мое гражданское управление было нацелено на общественное благо. Я предлагал здесь сопоставить Калифорнию во время моего правления в качестве губернатора с наиболее благополучными штатами Соединенных Штатов. Я предотвратил гражданскую войну против коммодора Стоктона, отказавшись присоединиться к генералу Кирни, намеревавшемуся выступить против него, и выразил готовность выйти в отставку из армии. И теперь я готов выслушать решение суда.

Присутствовавшие в зале зааплодировали. Даже шеренга судей казалась удовлетворенной, словно они верили, что услышанное ими достойно отражало сложное дело. Джесси расслабилась. Волнения остались позади, они оправдали себя самым лучшим образом. Она уже поднималась вместе с частью присутствующих, когда твердым тоном и с глубокой горечью ее муж воскликнул:

— Господин председатель, я не могу окончить дело без последнего заявления!

«Боже мой, — подумала Джесси, — что произошло? Что он собирается делать?»

— Несомненно, осложнения в Калифорнии должны быть расследованы, — громко сказал Джон, — но как? Путем преследования не подчиненного, а главных виновников; путем преследования не того, кто предотвратил гражданскую войну, а того, кто был готов разжечь ее. Если я виновен в том, что принял пост губернатора от коммодора Стоктона, то тогда он повинен в том, что возложил на меня этот пост; и в любом случае, было ли это преступно или нет, правительство, знавшее о его намерении назначить меня и не запретившее назначение, потеряло право преследовать нас! Я считаю трудности в Калифорнии комедией трех ошибок: во-первых, неправильных приказов, отправленных отсюда; затем несправедливых претензий генерала Кирни, в-третьих, действий правительства, поддержавшего эти претензии. И последнюю ошибку я считаю самой большой.

Окончив говорить, Джон неловко стоял около своего стола. У Джесси словно оборвалось сердце. Она вскочила и, ослепленная слезами, устремилась по центральному проходу. Вся их хорошая работа растоптана. Неуверенность, спрятанная глубоко в сердце Джона Чарлза Фремонта, предала его.

_/8/_

Когда она добралась домой, ее целый час тошнило, но она смогла выдавить из себя лишь комок желчи. Она чуть не упала на колени, если бы не крепкие руки Мейли, державшие ее за талию.

Мейли помогла ей пройти в спальню и уложила в постель. Джесси делала вид, что спит, когда несколько часов спустя в комнату вошел ее муж. Даже с закрытыми глазами она могла представить себе его лицо — помрачневшее, искаженное стыдом из-за срыва на заседании суда. Однако она знала, что он готов скорее умереть, чем признаться, что поступил неправильно и навредил сам себе. Она тихо лежала, когда он скользнул под одеяло и лег рядом с ней.