Она ожидала, что кандидатура Джона будет единодушно принята при первой баллотировке; однако он получил 359, а судья Маклин из Огайо — 196 голосов. Ее поразила сила, проявленная Маклином; на какой-то момент она потеряла уверенность. Но Дэвид Уилмор, завоевавший авторитет на съезде благодаря тому, что представил республиканскую платформу, поднялся и мощным голосом призвал проголосовать единодушно за Джона Фремонта. Последовало вавилонское столпотворение, почти заглушившее подсчет голосов, но по пометкам в блокноте, который держала на коленях, она подсчитала: ее муж имеет уже 529 голосов и становится первым кандидатом в президенты от новой партии. Загремел оркестр; перекрывая его, тысяча делегатов и посетители на галерее оглушительно кричали поздравления. Шум достиг своего апогея, когда над платформой поднялось полотнище с надписью:

«СВОБОДА СЛОВА, СВОБОДА ПЕЧАТИ, СВОБОДНАЯ ЗЕМЛЯ, СВОБОДНЫЕ ЛЮДИ, ФРЕМОНТ И ПОБЕДА!»

Среди возбужденных людей, бросавших в воздух шляпы, газеты, она молча сидела на стуле, а по ее щекам текли слезы. Она не считала такое поведение достойным, но ее счастье в этот момент имело малое отношение к политике, выборам или даже к такому вопросу, как рабство и нерушимость Союза. Если окружающая ее тысяча фанатиков усматривала в выдвижении Джона Фремонта конец рабства в Соединенных Штатах, то Джесси Фремонт чувствовала себя лишь как женщина и жена. Признание ее мужа выдающейся фигурой в Соединенных Штатах оправдывало не только ее исходную веру в него, но и смысл их брака. За пятнадцать лет он вырос из малоприметного второго лейтенанта Топографического корпуса в лидера важнейшего со времен революции движения в Америке. Его известность, успех явились результатом их сотрудничества, они были символом разумности их супружества. Верность друг другу вдохновила их на добрую работу, помогла выжить в трудных условиях, побуждала двигаться вперед.

Наблюдая, как делегаты радостно маршируют, распевая: «Свобода слова, свобода печати, свободная земля, свободные люди, Фремонт и победа!» — она поняла, что милостью Божьей она добилась большего, чем то, о чем мечтала.

Всего год назад они уехали из Вашингтона, считая, что навсегда расстались с ним. Теперь же они возвращаются под звуки оркестров и с развевающимися знаменами; очаг, который она не смогла создать в Монтерее или на песчаных дюнах, будет триумфально зажжен в Белом доме.

_/7/_

Ей было интересно, какую кампанию намерен провести Джон: будет ли он произносить речи только в основных городах или же потратит месяцы в долгих поездках по стране, стараясь установить личные контакты с возможно большим числом людей? Возвратившись домой, она рассказала во всех деталях о съезде своей семье. В ответ на ее вопрос, каковы его планы, он сказал:

— У меня нет планов.

— Разве ты не намереваешься…

— Мне нечего сказать людям, чего бы они не знали, Джесси. Я против распространения рабства. Эти слова выражают содержание всей кампании. Народ знает меня, знает, что я думаю, что отстаиваю. Я не могу ничего более сказать, что просветило бы людей или дало бы им больше оснований голосовать за меня.

— Калифорния! — воскликнула Джесси. — Ты говорил то же самое, когда добивался места в сенате.

— Разве?

— Я полагаю, что и в первый раз ты думал так же, если повторяешь это через шесть лет.

— Я не гонюсь за постом, Джесси; должность ищет меня. Разве в таком случае я обязан ездить по стране, раздавать обещания, возбуждать публику? Я не могу ничего им обещать и, уж конечно, не могу обманывать. Те, кто хочет проголосовать за меня, так и проголосуют; другие не захотят.

— Хорошо, — неохотно согласилась она. — Если ты настроен таким образом вести кампанию…

— Теперь, после твоего вопроса, могу сказать: я не хочу быть эмоционально вовлеченным в кампанию.