|
«Искали там, искали тут — не нашли». Вы поворачиваете в третье место, и улыбается вам большой боровик. Тяжелый, смуглый… Кто его нашел? Вы или они? Заслуга ваша в том, что вы не раздавили его сапогом. Поздравляют, однако, вас, а те, кто исследовал лес с пустыми корзинами, топчутся в стороне. Может, я малость огрубляю… Чтобы вырос большой боровик, нужны определенные условия. Бывает и то, что в минуту не найдешь, надо побродить по крупной росе. Но в одном я уверен: находка не мое и не твое чудо. Это шире намного…
Ту же мысль (разумеется, в иных терминах) высказывает и известный английский кибернетик Эшби, утверждая, что человек может решить большую задачу, лишь воспринимая из мира широкую информацию, в том числе опыт окружающих людей, которые и наделяют его после успеха исключительным талантом. В шутку я обратил внимание Александра Владимировича на это совпадение мнений. Потом рассказал ему о книге Эшби «Введение в кибернетику», о том, что ко второй ее части «Разнообразие» автор поставил эпиграфом строки из волшебной истории Андерсена о солдате, который, побывав в подземелье, полном сокровищ, нашел там старое огниво и потом, попав в нищету, случайно узнал его чудодейственную силу… Антропов записал: «Эшби. „Введение“…» — Я эти книги уважаю. Меня самого кибернетика возвысила. А Андерсена, конечно, читал не раз. Но наши русские удивляют меня больше: шире они. Помню я их без числа. В разруху мальчишкой рассказывал по ночам в детдоме. Заменял «Конек-Горбунок» хлеб… Есть сказки, построенные на смене удивлений. Не успеет герой — и мы с ним — ахнуть, как рождается новое диво. Нечто подобное я испытывал сейчас. Мне рассказали, что вот-вот выходит второй раз книга Антропова «Советы расточнику». В редакции многотиражки показали ее первое издание. Я раскрыл: на заглавном листе — доброе напутствие местному журналисту и ниже — видимо, о себе — четко написанная пушкинская строка: «Лета к суровой прозе клонят…» По соседству с сухим современно-техническим названием она слепила — не найду иного слова, — будто в лицо ударил сноп лучей. «Не удивляйтесь, — заметил работник редакции, — Пушкин — это любимое его. Да!.. Он и сам пишет стихи». — Писал, — уточнил Антропов. — И стихи собственные люблю, хотя поэт и непризнанный. Позже я узнал, тоже случайно, что он сам делал рисунки к этой книге — изящно-точные чертежи, изображения машин, их частей. — Рисовать люблю, — сощурился он. — Помню, в детстве, на уроке математики учителя нарисовал: репинский портрет. — А математику не любили? — Не любил математику? — удивился он. — Я и сейчас вычисляю сам… Вычисления Антропова — это не высшая математика, но алгебра. Рассказали мне, что он усердный читатель технической литературы. Сам же Антропов, когда об этом зашла речь, внушительно дополнил: «И романы люблю, потолще: Золя, Гюго, Дюма, Бальзака. На вес…» «Любитель толстых романов» возглавляет на заводе общество изобретателей и рационализаторов. И сам изобретает — постоянно. — Дело легкое! — шутит он. — Чехов молодой говорил: если надо, понатужусь и дам мелочишек. Вот и я, если надо…
Старые мастера: рабочие Московского завода счетно-аналитических машин Кузнецов и Антропов. Был бы я ваятелем, первого изобразил бы в камне, торжественно, а Антропова по-коненковски — в дереве, и уж постарался бы, чтобы ни один «лукавый сучок» не потерялся, чтобы сама фактура — если даже лицо нахмурено — смеялась, лучилась. |
