— Он тебя будет бить по-другому. Тебе сильно не поздоровится. Он хочет, чтобы ты понял — если не будешь делать все, как он скажет, ты будешь жестоко наказан.

— Трупы… в Арно… — начал было я.

Мария и Симонетта обливали меня каким-то цветочным зельем, втирая его в кожу грубыми рукавицами. Они оставили мыльную пену на голове, и вся кожа там горела, но меня бросило в дрожь, когда я вспомнил тело молодой женщины, почти еще девочки, которое вынесло волнами. Это была знаменитая, очень красивая и всеми желанная куртизанка. Все знали, что она жила здесь. Отступившая вода обнажила ее исполосанное в кровь лицо, куски кожи, отставшие вместе с волосами, и обугленные руки, которые торчали из воды черными обрубками.

— Если кто ему не угодит или он решит, что их время вышло, — мрачно продолжил Марко, — то об этом узнают все. Так что старайся ему угодить.

Он вскинул изящную голову, как будто что-то услышал, махнул рукой и снова исчез в тени.

— Тсс, мы работаем, — прошептала Симонетта.

По затылку пробежали мурашки, но, обернувшись, я ничего не увидел. Симонетта покосилась на окно, и я проследил за ее взглядом. Может быть, я краем глаза и заметил какое-то движение, но в окне никого не оказалось, словно это было зеркало, за которым никто не прячется. Я поборол желание опять прикрыться. Я догадался, что он смотрит, но, если бы он узнал об этом, ему бы не понравилось.

Последние лиловые тучи растаяли среди звезд, когда Симонетта и Мария наконец отложили свои щетки, рукавицы и полотенца. Женщины отступили назад, чтобы разглядеть меня с ног до головы при слабом желтоватом свете факелов. Волосы мои спадали светлой волной на острые плечи, кожа начищена до розового цвета и прямо вся светится. От меня даже исходил слабый аромат мускуса. Я поднес локоть к носу и понюхал. Никогда не думал, что буду вот так выглядеть и пахнуть! Симонетта лизнула большой палец и провела им по моей левой брови. Волоски ощетинились. Я такое уже видал раньше, холодным, безветренным утром, когда в капризной серебристой глади Арно отразилось мое лицо. Симонетта сердито взглянула на мою бровь и пожала плечами. Мария протянула мне желтую прозрачную рубашку, и я быстро натянул ее на себя. Наконец-то прикрыта моя нагота. Они повели меня обратно по дворцу.

Мы прошли еще одной залой, такой же пышной, как первая, и оказались в столовой. На столе лежал жареный кабан с яблоком во рту, блюдо с жареной дичью, миска горячего бобового супа, маленькая краюшка хлеба и корзинка с инжиром и виноградом. В воздухе парил аппетитный аромат розмарина и хрустящего сала. Симонетта указала на стол, и я ринулся к нему. Схватил тарелку с супом и быстро проглотил, громко чавкая. Наверное, в этом доме всегда вкусно кормили, но я слишком изголодался. Мне было все равно, лишь бы успокоить ноющую боль, которая пульсировала в крови и животе. Опустошив миску, я накинулся на дичь, отрывая одной рукой ножку и лакомую грудку — другой. Пока передо мной стояла дичь, кабан меня не прельщал: у него на рыле торчала черная щетина. Я набил полный рот мяса с бедрышек. Не успевая прожевывать, я глотал все подряд, чуть не рыдая от облегчения. Я уже потянулся за второй ножкой, когда за спиной раздался голос Сильвано:

— Ты жрешь, как голодная собака.

Я замер, все так же впившись пальцами в горячее мясо сочной птицы. Медленно я отнял руку и повернулся к Сильвано. Он стоял в дверях, равномерно покачивая в руке тяжелым длинным шелковым мешком. Сильвано подошел ближе, не сводя с меня пристального, изучающего взгляда. Свободной рукой он приподнял густую прядь моих чисто вымытых волос и выпустил. По спине побежали мурашки, но я сдержался, не дав им перейти в такую ощутимую дрожь, которая вряд ли ему понравится.

— Хорошо помылся, — сказал он с довольной ухмылкой.