|
В ужасе я остановился, понявши, что заблудился и окончательно потерял правильное направление. В эту минуту гнев мой достиг такой интенсивности, что я принужден был сесть на пол и взять самого себя за шиворот, дабы сдержать в себе бешеный взрыв отчаяннаго негодования. Если бы в комнате находилось одно зеркало, то я все-таки мог бы еще ориентироваться, но их было два и эти два стоили целой сотни, так как они висели в противуположных концах комнаты. Я мог различить окна по их слабому мерцанию, но так как, при возникшей топографической путанице, они предполагались в совершенно обратном направлении, то это меня еще больше сбивало с толку. Поднимаясь на ноги, я наткнулся на дождевой зонтик, который, упав на голый, ничем непокрытый пол, произвел звук, равный по силе пистолетному выстрелу. Я опять задержал дыхание и закусил губы, — но Гаррис даже не пошевелился. Несколько раз пытался я поставить этот зонтик на прежнее место у стены, но столько же раз пуф! — и он оказывался на полу, в ту же минуту, как только я отнимал от него руку.
Я получил хорошее воспитание, но, не будь в рыцарской комнате так убийственно темно, таинственно и страшно, я, вероятно, произнес бы несколько изречений, не подлежащих включению в хрестоматию для воскресных школ, — по крайней мере, с одобрения училищнаго начальства. Если бы мои умственныя способности не были окончательно истощены всеми перенесенными страданиями, то я наверное предпринял бы нечто более остроумное, чем пытаться установить дождевой зонтик на гладком полу немецкой комнаты. Меня утешало только одно — Гаррис не шевелится. Но и зонтик не мог мне помочь ориентироваться, так как кругом стояли еще несколько таких же. Дабы достигнуть двери, оставалось одно: пробираться ощупью по стене. При этом я наткнулся на картину, — не очень большую, но произведшую при падении адский шум… Гаррис не шевелился, но я сознавал, что, в случае столкновений моих с остальными картинами, он должен будет непременно проснуться. Тогда я решил, оставив дальнейшия попытки найти выход, вернуться в средину комнаты к столу, с которым уже многократно сталкивался. Оттуда предполагалось предпринять рекогносцировку в сторону моей кровати; раз она была бы найдена, — графин с водой стоял рядом, — и я получил бы возможность утолить нестерпимую жажду и улечься опять в постель. Я пополз на четвереньках: такой способ передвижения оказывается наиболее быстрым и наименее рискованным для встречных предметов. Вскоре стол был найден, — т. е. я с размаху ударился об него головой, ощупал у себя шишку, поднялся на ноги, вытянул вперед руки и пошел на угад, пока не наткнулся на какой-то стул; затем я встретился со стеной, еще с одним стулом, с софой, с альпенштоком и опять с софой. Тут я остановился в недоумении: ведь в комнате была всего одна софа? Я снова отыскал стол и вновь предпринял кругосветное путешествие, но теперь уже начала попадаться целая масса стульев. И тогда только мне пришло в голову то, что я должен бы был сообразить гораздо раньше: ведь стол был также кругл, как тот, за которым возседал король Артур с своими собутыльниками, — следовательно, в качестве указателя направления, стол этот был для меня совершенно безполезен. Блуждая на удачу по неизследованным местностям, я сшиб с каменнаго карниза подсвечник; не желая допустить его до падения, я уронил лампу; стараясь задержать лампу, я свалил графин, который с треском упал на пол. Тогда я сказал сам себе: «Так! значит, все-таки я тебя нашел! Я знал, что ты где-нибудь тут по близости!» Вдруг Гаррис закричал благим матом: «Разбойники… Воры!.. Вода доходит у меня до горла!» Он был вне себя. Его крик поднял на ноги весь дом. Со свечами в руках, в ночных костюмах постояльцы со всех сторон ворвались в нашу комнату, а за ними хозяин и горничная. Я стоял перед кроватью Гарриса, — на целую милю от своей собственной. |
