— Я хотел перенести ее на диван, но для меня она очень тяжелая, — пояснил Билл, нервно теребя смятую панаму. — Моя спина, ты же знаешь…

— Я знаю, Билл, все нормально, — успокоил его Ральф.

Просунув руку под спину Кэролайн, он поднял жену. Ему она вовсе не казалась тяжелой, наоборот — легкой, почти такой же легкой, как созревший одуванчик, готовый в любой момент отдать свое семя ветру.

— Хорошо, что ты оказался рядом.

— Я как раз собирался уходить, — рассказывал Билл, идя вслед за Ральфом в гостиную и по-прежнему теребя панаму. Это заставило Ральфа вспомнить о старике Дорренсе Марстелларе с его книжкой стихов. «На твоем месте я не стал бы больше прикасаться к нему, Ральф, — сказал старик Дорренс. — Я и так уже не вижу твоих рук».

— Я выходил, когда услышал грохот… Должно быть, это она упала… — Билл оглядел темную от грозы гостиную, лицо его было одновременно безумным и каким-то алчным, глаза, казалось, искали то, чего здесь не было. Затем его взгляд прояснился. — Дверь? — воскликнул он. — Клянусь, она до сих пор открыта. Дождь проникнет внутрь! Я сейчас вернусь, Ральф.

Он поспешил к выходу. Ральф вряд ли заметил это; день приобрел сюрреалистические аспекты ночного кошмара. Постукивание усилилось. Он слышал этот звук отовсюду, даже гром не мог заглушить его.

Уложив Кэролайн на диван, Ральф склонился над ней. Дыхание жены было быстрым, поверхностным, а запах изо рта — отвратительным. Однако Ральф не отодвинулся.

— Держись, милая, — попытался ободрить он ее, беря за руку — та была почти такой же холодной, как и ее лоб, — и нежно поцеловал. —Просто держись. Все хорошо, хорошо.

Но хорошо не было. Постукивание означало, что ничего не было хорошо.

И стучало не в стенах — да никогда там ничего не стучало, — это стучало в его жене. В Кэролайн. Это было в его любимой женщине; она ускользала от него, и что он будет делать без нее?

— Держись, — повторил Ральф. — Ты слышишь меня? — Он снова поцеловал ее руку, затем прижал к своей щеке, а когда услышал завывание сирены приближающейся «скорой помощи», заплакал.

5

Кэролайн очнулась в машине, на бешеной скорости мчащейся по Дерри (снова выглянуло солнце, от асфальта шел пар), и начала нести такой бред, что Ральф подумал было, что его жена потеряла рассудок. Затем, когда речь Кэролайн стала приобретать осмысленность, с ней случился второй припадок, и Ральфу вместе с одним из врачей пришлось держать ее.

Поговорить с Ральфом в комнату ожидания на третьем этаже пришел не доктор Литчфилд, а доктор Джамаль, невропатолог. Тихим, успокаивающим голосом он сообщил, что состояние Кэролайн стабилизировалось, но ее оставят в клинике на ночь, а утром ее можно будет увезти домой. К тому же необходимо купить некоторые медикаменты — таблетки, правда, дорогие, но очень эффективные.

— Не следует терять надежды, мистер Робертс, — попытался успокоить Ральфа доктор Джамаль.

— Конечно, — согласился тот. — А подобные приступы будут повторяться, доктор Джамаль?

Врач улыбнулся. Спокойствие его тона усиливал мягкий индийский акцент.

И хотя доктор Джамаль не сказал прямо, что Кэролайн умирает, он так близко подошел к истине, как не осмелился сделать это ни один другой человек в течение всего томительного года, когда Кэролайн боролась за свою жизнь.

Новое лекарство, сказал доктор Джамаль, возможно, предотвратит повторные приступы, но болезнь достигла такой стадии, когда любые предсказания могут оказаться ошибочными. К сожалению, несмотря на все принятые медиками меры, опухоль продолжает увеличиваться.