Единственной причиной, по которой Ральф мог смотреть на доктора Литчфилда и не желать разорвать его в клочья, было данное доктором Джамалем объяснение, что даже самая ранняя правильная диагностика, скорее всего, ничего не изменила бы; к тому времени, когда у Кэролайн появились головные боли, опухоль уже достаточно развилась и, вне всякого сомнения, метастазы распространились и на другие отделы мозга.

Когда в конце апреля доктор Джамаль переехал в Южный Коннектикут, Ральф стал скучать по нему. Именно с Джамалем он мог бы поговорить о своей бессоннице, ему казалось, что тот выслушал бы его так, как доктор Литчфилд не захотел бы… Или не смог. К концу лета Ральф прочитал о бессоннице достаточно, чтобы знать, что тот ее вид, от которого он страдал, если и не исключительно редкое, но все же менее обычное явление, чем просто поверхностный сон. Люди, не подверженные инсомнии — бессоннице, — обычно уже через семь двадцать минут после того, как ложатся в постель, входят в первую стадию так называемую фазу медленного сна. Тем же, кто засыпает с трудом, иногда требуется часа три, чтобы погрузиться в сон, в то время как нормально спящие проваливаются в третью стадию — фазу быстрого сна, или дельта-сна, — минут через сорок пять, страдающим же поверхностным сном иногда требуется еще час или даже два, чтобы догнать их… А частенько им так и не удается достигнуть этой стадии. Просыпаются они неотдохнувшими, иногда со смутными воспоминаниями о неприятных, запутанных сновидениях, чаще всего с ошибочным представлением, что вообще не сомкнули глаз.

Сразу после смерти Кэролайн Ральф стал страдать от слишком ранних пробуждений. Ежевечерне он продолжая отправляться в постель тотчас после одиннадцатичасовой программы новостей и по-прежнему засыпал почти моментально, но вместо того, чтобы просыпаться ровно в шесть пятьдесят пять утра, за пять минут до звонка электронного будильника, он просыпался в шесть. Поначалу он считал это результатом своего существования со слегка гипертрофированной предстательной железой и семидесятилетними почками, но при пробуждении это ему не очень мешало, а вот заснуть после опорожнения мочевого пузыря он уже не мог. Лежа в кровати, которую он делил с Кэролайн многие годы, Ральф ожидал семи часов, чтобы встать. Постепенно он прекратил все попытки заснуть снова; лежа со сплетенными на груди пальцами, Ральф смотрел в сумрачный потолок, ощущая свои глаза огромными, как круглые дверные ручки. Временами он думал о докторе Джамале, воплощающем в Коннектикуте свой вариант американской мечты, и о его мягком, успокаивающем индийском акценте. Иногда он вспоминал места, в которых они с Кэролайн бывали много лет назад; чаще всего в памяти всплывал жаркий денек на пляже Бар-Харбора, когда они, оба в купальных костюмах, сидя за столиком под ярким тентом, потягивали пиво из бутылок с длинным горлышком, лакомились жареными моллюсками и любовались скользящими по темно-синему океану парусниками. Когда это было? В 1964-м? Или в 1967-м? Какая разница?.. Изменения в режиме сна тоже не имели бы никакого значения, закончись все только этим; Ральф приспособился бы к переменам не только с легкостью, но даже с благодарностью. Все книги, которые он прочитал в то лето, казалось, подтверждали народную мудрость: с возрастом люди спят меньше.

Если потеря одного часа сна была той единственной ценой, которую ему необходимо уплатить за сомнительное удовольствие быть семидесятилетним, он заплатил бы с радостью и считал бы себя абсолютно здоровым.