Изменить размер шрифта - +

Видимо, почувствовав, что я обмякла, противник ослабил хватку и прошептал мне на ухо:

— Больше не поступай так безрассудно. Не дерись, а беги. — От вкрадчивого голоса, приглушенного маской, становилось жутковато. — Не стоит выставлять себя бесстрашной, иначе в следующий раз ты можешь погибнуть…

Он неожиданно раскрыл объятия, и, оставшись без опоры, я рухнула на брусчатку. Вор исчез, бесшумно и незаметно, так же как появился. Кое-как дотянувшись до отброшенной сумки, дрожащими руками я нащупала среди ненужных мелочей флакон с успокоительным снадобьем. Опрокинув в себя половину горькой, как жженка, настойки, я свернулась клубочком, уткнулась лбом в колени и принялась считать секунды.

Одна, две, три…

Из груди вырвался жалобный всхлип. Со злостью я сжала зубы, не давая себе расплакаться.

 

В стражьем пределе царил влажный холод. Посреди зала стоял очаг с тлеющими углями, но тепла от него шло мало. Зато в отличие от обогрева на освещении стражи явно не экономили. С потолка лился яркий свет от магических кристаллов, впрочем, совершенно не мешавший храпеть пьянчуге на полу большой камеры-клетки.

Поглядывая на меня с плохо скрываемым раздражением, издерганный дознаватель разгладил деревянной линейкой желтоватый лист писчей бумаги, вытащил из пера волосинку и обмакнул его в чернильницу.

— Имя? — резковато произнес он, приготовившись записывать показания.

— Катарина Войнич.

— Что у вас стряслось, нима Войнич?

— У меня ничего не стряслось, на меня напал вор, — спокойно поправила я, чем заработала еще более раздосадованный взгляд.

— У вас что-то украли?

— Кровь.

— А?

— Да. — Я продемонстрировала ладонь, перемотанную запятнанным бурыми разводами носовым платком. — Он на меня напал, порезал и взял кровь.

Перо замерло над листом. На кончике собралась крупная чернильная капля и, сорвавшись, темной кляксой впиталась в шероховатую бумагу.

— Всего-то?

— По-вашему, это недостаточная причина, чтобы написать жалобу в стражий предел?

— Ну… он же вас не до смерти зарезал.

— А зарезать можно как-то по-другому? — вырвалось у меня. — Если бы он меня убил, я бы не сидела пред вами! Логично? Можете приписать, что меня еще избили! Посмотрите вон — все руки в синяках!

Подняв рукава куртки, я продемонстрировала запястья с темными следами от чужих пальцев.

В этот момент женщина по соседству, взывавшая к сочувствию молоденького стража, вдруг вцепилась себе в волосы и завыла в голос. Она что-то причитала на диалекте алмерийских равнин, и бедняга, очевидно, незнакомый с восточным наречием, в панике закрутил головой, точно выискивая в приемной зале переводчика. Паникующий взгляд остановился на мне, и я быстренько покачала головой, давая понять, что в диалектах ни бе ни ме ни кукареку. Не найдя другого выхода, он протянул дамочке носовой платочек с трогательно вышитыми незабудками, куда та немедленно со смаком высморкалась.

Я переглянулась со своим хмурым дознавателем.

— Вы можете описать вора? — продолжил он более миролюбиво. Видимо, оценил, что ему досталась дамочка с крепкой нервической системой, по крайней мере, не лившая слезы.

— Он был высок, одет в черное и скрывал лицо под маской.

— Хорошо, так и запишем… — Перо шустро побежало по листу, выводя неровные каракули. — Жертва не успела разглядеть преступника.

— Что значит не успела? — возмутилась я. — Когда мы подрались…

— Вы подрались? — поперхнулся дознаватель.

Быстрый переход