— Завтра в десять утра приходи в Шуберт-театр. Кажется, там есть вакансия хористки. Ты ведь не собираешься всю жизнь ходить в служанках, верно?

Она покачала головой.

— Не волнуйся, я сам улажу с Беккерами, — он позвонил в колокольчик, вызывая дворецкого. — Роджер, проводите Кэрри.

Она вышла в шоке. Бернард проводил ее взглядом, сам ничуть не менее ошеломленный таким поворотом событий. Он попросил ее зайти, потому что никак не мог припомнить, где ее видел. И теперь ему было трудно разобраться в своих чувствах. Эта молодая женщина излучала скрытую сексуальность, которая не оставила его равнодушным. Почему бы и не дать ей шанс в жизни?

Бернард закурил сигарету, пуская дым в потолок. Его по-прежнему что-то беспокоило. Он видел ее где-то еще — не только, когда она работала в его доме.

Он порылся в воспоминаниях, но так и не нашел разгадку. Однако со временем он вспомнит. Как всегда, когда он долго о чем-нибудь думал.

* * *

Директор поковырял спичкой в зубах.

— Где ты ее откопал?

— Она работает в доме одного знакомого.

— Девушка недурна.

Они рассматривали Кэрри из темноты оркестровой ямы. Она же стояла на сцене, ослепленная огнями рампы, нервничая и потея, одетая в позаимствованное трико.

— Что тебе сыграть, милочка? — спросил молодой пианист.

— Не знаю.

— Что будешь делать вначале: петь или танцевать?

— Э… танцевать.

— Как насчет «Пенни с небес»?

— Как насчет рэгтайма?

— Ага, вот теперь ты заговорила на нашем языке! — он увлеченно заиграл отрывок из «Жестокосердой Ханны». Кэрри начала танцевать.

— Боже мой! — воскликнул директор театра. — Она движется так, словно исполняет стриптиз!

Бернард выпрямился в кресле.

Действительно.

Вечеринка у Клементины Дюк.

Уэстчестер, двадцать восьмой год.

Он знал, что в конце концов вспомнит!

Джино, 1937

Машина в руках Джино виляла из стороны в сторону. Сидевшая рядом с ним Синди подобрала под себя ноги и недовольно спросила:

— Слушай, ты пьян или что?

— Что за бред?

— Ты ведешь машину, как сумасшедший.

— Чертов сенатор! Думает, он может играть людьми. Я не марионетка.

— Кто сказал, что ты марионетка?

Джино бросил взгляд исподлобья. Сказать ей? Нет. Ей незачем знать о его унижении. Сенатор Дюк говорил с ним, как с уличным бандитом. Думал, Джино обрадуется: «Конечно, сенатор, я по первому вашему слову убью человека, скажите только, когда и где!» Подонок! А он-то считал, что они друзья. Смех, да и только!

— Никто, — буркнул Джино.

— Ясно, никто, поэтому мы и сбежали из гостей. Твоя вертихвостка была в бешенстве!

— Ага, — Джино зевнул. — А Джин Харлоу не красит волосы.

Дальше они ехали молча. Джино злился и на себя, и на других. В сущности, он не сказал «нет». Выслушал и ответил: «Я мог бы это организовать».

— Нет, Джино, — ответил сенатор. — Ты сделаешь это сам. Никто больше не должен знать.

Черт! Он позволил обойтись с собой как с дешевым киллером. Он бизнесмен, а не уголовник, живущий за счет пистолета. И все-таки он молча слушал, как Освальд освещает подробности. Естественно, шантаж. Естественно, на сексуальной почве. Долгая история.

Сенатор Дюк не выразился прямо: «Если ты не сделаешь это сам, я тебя уничтожу». Но эти слова висели в воздухе.