Но Бестужев продолжал зорко следить за всеми шагами своих врагов по депешам Финкенштейна. Прусский министр, предупреждённый вице-канцлером, по всей видимости, слишком понадеялся на крепость своих шифров и продолжал информировать не только Фридриха II, но и русского канцлера Бестужева. Ирония ситуации состояла в том, что копии перехваченных депеш Финкенштейна читал и Воронцов, что ставило его в деликатное положение по отношению и к канцлеру, и к прусскому посланнику. Недаром Финкенштейн пишет в Берлин, что Воронцов стал боязлив и делится с ним не всеми подробностями.

В это время вся интрига разворачивалась вокруг экспедиции русского корпуса Репнина в Европе, и Лесток с Воронцовым пытались убедить Фридриха II в том, что ему никаких опасений от русских солдат испытывать не стоило, потому что в армии нет никакой дисциплины, солдаты не подчиняются офицерам, а главнокомандующего корпусом генерала Георгия Ливена никто не любит и т. п. Бестужев, комментируя реляцию Финкенштейна и его переписку с Лестоком, горько сетует на то, что Воронцов с Лестоком плюс обер-прокурор Трубецкой, «желая его погубить, вредят интересам своей монархии и отечества».

Вице-канцлер критиковал своего начальника и официально, демагогично утверждая, что посылкой 30-тысячного корпуса в Европу против Пруссии и на помощь Австрии и Саксонии Бестужев вовлекал империю в «европейские замешательства». Бестужев справедливо возражал, что в данной ситуации отсиживаться за забором было бы пагубно для интересов самой России, и что сам Пётр Великий поступил бы аналогичным образом.

Из депеши Финкенштейна от 23 июля/3 августа Бестужев выяснил, что Воронцов находится на содержании Фридриха II и получает от него пенсию. Посланник, докладывая королю, что срок пенсии истекает 1 сентября, писал, что «важный приятель» намекнул ему, что рассчитывает на её продление. «Приятель» Воронцов, писал Финкенштейн, несмотря на то, что сильно сократил объём передаваемой ему информации, всё равно продолжает оставаться полезным для прусского двора. Бестужев написал на полях перехваченной депеши: «Христос во Евангелие глаголет, не может раб двума го-сподинома работати, Богу и мамоне; а между тем из сего видно, что сия сумма ещё прежде его бытности в Берлине знатно чрез Мардефельда назначена». Бестужеву многое теперь становилось ясно, например, что именно Воронцов выдал пруссакам тайного советника Фербера, казнённого по приказу Фридриха II за передачу важных секретных сведений русскому правительству, и из Дрездена снабдил прусского короля важными сведениями накануне похода прусской армии в Саксонию.

Воронцов выступал предателем России в чистом виде.

В конце августа 1748 года канцлер перехватил новое послание Финкенштейна, из которого было видно, что Лесток снабдил пруссака сведениями о том, что Елизавета Петровна сильно раздражена против морских держав и что этим обстоятельством следовало немедленно воспользоваться противникам канцлера. Бестужев пометил депешу словами: «Её импер. величеству лучше известно, изволила ли такие разговоры при Лестоке держать; но преступление его в том равно, лгал ли он на её величество или верный рапорт делал министру короля прусского. Её импер. величество из прежних писем уже усмотреть изволила, что Лесток советовал, чтоб ни министра её величества на конгресс не допущать, ни же России в мирный трактат не включать».

Старик Репнин, командовавший 30-тысячным русским корпусом, направленным в помощь Австрии и не сделавшим во время своего похода в Германии ни одного выстрела, скоро был вынужден отдать приказ возвращаться домой. Впрочем, Н.И. Костомаров полагает, что этот поход содействовал скорейшему заключению Аахенского мира (18.10.1748). Вид русских «медведей», направлявшихся на запад мимо Пруссии, чтобы померяться силой с галльскими «петухами», всё-таки здорово перепугал Фридриха И. Конгресс закреплял присоединение Силезии к Пруссии и подводил черту под восьмилетней войной за австрийское наследство.