|
.. Кажется, я вас сейчас видел на площади. Бойтесь однако, милостивый государь, бойтесь; ваше направление мыслей известно. Будьте уверены, что я имею в виду. Я, милостивый государь, лекций ваших не могу допустить, не могу-с. С такими просьбами обращайтесь не ко мне. Он опять хотел было пройти. - Повторяю, что вы изволите ошибаться, ваше превосходительство: это ваша супруга просила меня прочесть - не лекцию, а что-нибудь литературное на завтрашнем празднике. Но я и сам теперь от чтения отказываюсь. Покорнейшая просьба моя объяснить мне, если возможно: каким образом, за что и почему я подвергнут был сегодняшнему обыску? У меня взяли некоторые книги, бумаги, частные дорогие для меня письма и повезли по городу в тачке... - Кто обыскивал? - встрепенулся и опомнился совершенно Лембке и вдруг весь покраснел. Он быстро обернулся к полицеймейстеру. В сию минуту в дверях показалась согбенная, длинная, неуклюжая фигура Блюма. - А вот этот самый чиновник, - указал на него Степан Трофимович. Блюм выступил вперед с виноватым, но вовсе не сдающимся видом. - Vous ne faites que des bêtises, - с досадой и злобой бросил ему Лембке и вдруг как бы весь преобразился и разом пришел в себя. - Извините... - пролепетал он с чрезвычайным замешательством и краснея как только можно, - это всЈ... всЈ это была одна лишь, вероятно, неловкость, недоразумение... одно лишь недоразумение. - Ваше превосходительство, - заметил Степан Трофимович, - в молодости я был свидетелем одного характерного случая. Раз в театре, в коридоре, некто быстро приблизился к кому-то и дал тому при всей публике звонкую пощечину. Разглядев тотчас же, что пострадавшее лицо было вовсе не то, которому назначалась его пощечина, а совершенно другое, лишь несколько на то похожее, он, со злобой и торопясь, как человек, которому некогда терять золотого времени, произнес точь-в-точь, как теперь ваше превосходительство: "Я ошибся... извините, это недоразумение, одно лишь недоразумение". И когда обиженный человек всЈ-таки продолжал обижаться и закричал, то с чрезвычайною досадой заметил ему: "Ведь говорю же вам, что это недоразумение, чего же вы еще кричите!" - Это... это конечно очень смешно... - криво улыбнулся Лембке, - но... но неужели вы не видите, как я сам несчастен? Он почти вскрикнул и... и, кажется, хотел закрыть лицо руками. Это неожиданное болезненное восклицание, чуть не рыдание, было нестерпимо. Это вероятно была минута первого полного, со вчерашнего дня, яркого сознания всего происшедшего - и тотчас же затем отчаяния полного, унизительного, предающегося; кто знает, - еще мгновение и он может быть зарыдал бы на всю залу. Степан Трофимович сначала дико посмотрел на него, потом вдруг склонил голову и глубоко проникнутым голосом произнес: - Ваше превосходительство, не беспокойте себя более моею сварливою жалобой и велите только возвратить мне мои книги и письма... Его прервали. |
