Это было в пятьдесят пятом году, весной, в мае месяце, именно после
того как в Скворешниках получилось известие о кончине генерал-лейтенанта
Ставрогина, старца легкомысленного, скончавшегося от расстройства в желудке,
по дороге в Крым, куда он спешил по назначению в действующую армию. Варвара
Петровна осталась вдовой и облеклась в полный траур. Правда, не могла она
горевать очень много; ибо в последние четыре года жила с мужем в совершенной
разлуке, по несходству характеров, и производила ему пенсион. (У самого
генерал-лейтенанта было всего только полтораста душ и жалованье, кроме того
знатность и связи; а всЈ богатство и Скворешники принадлежали Варваре
Петровне, единственной дочери одного очень богатого откупщика.) Тем не менее
она была потрясена неожиданностию известия и удалилась в полное уединение.
Разумеется, Степан Трофимович находился при ней безотлучно.
Май был в полном расцвете; вечера стояли удивительные. Зацвела
черемуха. Оба друга сходились каждый вечер в саду и просиживали до ночи в
беседке, изливая друг пред другом свои чувства и мысли. Минуты бывали
поэтические. Варвара Петровна под впечатлением перемены в судьбе своей
говорила больше обыкновенного. Она как бы льнула к сердцу своего друга, и
так продолжалось несколько вечеров. Одна странная мысль вдруг осенила
Степана Трофимовича: "не рассчитывает ли неутешная вдова на него и не ждет
ли, в конце траурного года, предложения с его стороны?" Мысль циническая; но
ведь возвышенность организации даже иногда способствует наклонности к
циническим мыслям, уже по одной только многосторонности развития. Он стал
вникать и нашел, что походило на то. Он задумался: "Состояние огромное,
правда, но..." Действительно, Варвара Петровна не совсем походила на
красавицу: это была высокая, желтая, костлявая женщина, с чрезмерно длинным
лицом, напоминавшим что-то лошадиное. ВсЈ более и более колебался Степан
Трофимович, мучился сомнениями, даже всплакнул раза два от нерешимости
(плакал он довольно часто). По вечерам же, то-есть в беседке, лицо его
как-то невольно стало выражать нечто капризное и насмешливое, нечто
кокетливое и в то же время высокомерное. Это как-то нечаянно, невольно
делается, и даже чем благороднее человек, тем оно и заметнее. Бог знает, как
тут судить, но вероятнее, что ничего и не начиналось в сердце Варвары
Петровны такого, что могло бы оправдать вполне подозрения Степана
Трофимовича. Да и не променяла бы она своего имени Ставрогиной на его имя,
хотя бы и столь славное. Может быть была всего только одна лишь женственная
игра с ее стороны, проявление бессознательной женской потребности, столь
натуральной в иных чрезвычайных женских случаях. Впрочем не поручусь;
неисследима глубина женского сердца даже и до сегодня! Но продолжаю.
Надо думать, что она скоро про себя разгадала странное выражение лица
своего друга; она была чутка и приглядчива, он же слишком иногда невинен. |