— Папа! — Соня сунула голову в гостиную. — Я сейчас ухожу, ладно?

Заглянув через ее плечо в комнату, Скотт разглядел скелетообразные, трясущиеся, почти неузнаваемые останки едва помнившегося мужчины с прозрачной кожей, окрашенной только светом плазменного телеэкрана. Нос и рот закрыты пластиковой маской, к которой тянутся кислородные трубки. Попискивает какой-то аппарат. Он отвел глаза, изумленный собственной реакцией. Под кожей Эрла Грэма как будто приютился другой слабый, маленький организм и очень быстро под нею задыхается. Сказать действительно нечего. Скотт заверил себя, что Эрл его не видит, можно улизнуть незамеченным.

И шагнул в гостиную:

— Мистер Грэм!

Отец Сони почти тревожно взглянул на него.

— Рад с вами снова встретиться, — сказал Скотт. — Давно не виделись.

Эрл, не шевелясь, осторожно кивнул:

— Угу…

— Помню, мы с Соней сюда приходили, играли по вечерам по пятницам в настольные игры прямо в вашей лавке древностей. Покупали пиццу и долго сидели. До одурения играли в «Персьют».

— Не знаю.

— Нет, знаете, — сказал Скотт. — Я до сих пор понятия не имею, сколько на луне мячей для гольфа. — И сделал нечто странное, чего не ожидал от себя и спонтанно никогда не сделал бы, — дотронулся до плеча Эрла Грэма, не потрепал, а просто положил руку на хрупкую кость в знак признания связывающих их воспоминаний. — Рад вас видеть.

Соня видела, как отец отвернулся от Скотта, и сморщилась, будто наткнулась на незамеченный раньше синяк от ушиба. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как они вместе сидели, играли в настольные игры, обсуждали свои заметки для школьной газеты. Эрл частенько встревал в разговоры, советовал напечатать чисто коммунистическую пропаганду, посмотреть, какой шум поднимется. Даже шапки придумывал: «Учащиеся! Сбросим оковы капитализма! Вступайте в Рабочий союз! Вам нечего терять, кроме своих авторучек!»

Воспоминания вселили тоску по тем временам, когда отец был сильным, в одиночку втаскивал в лавку платяной шкаф, хохотал на весь дом. Все они тогда были гораздо моложе, мир был светлым, просторным, многообещающим.

— Иди, — сказала она Скотту. — Я сейчас.

После его ухода вернулась в гостиную, наклонилась к отцу:

— Тебе точно ничего не потребуется, пока меня не будет?

Старик не кивнул, а повел глазами из стороны в сторону. Прикинулся, будто смотрит телевизор, как обычно, когда расстроен и не хочет на нее смотреть. Соня догадывалась, что ему неприятно предстать перед Скоттом в таком виде, он не любит неожиданных посетителей, которые видят его в постели, прикованного к кислородной маске. Даже лавку не открывает. Туристическая торговля заглохла, постоянные покупатели редко заходят. Слишком неловко себя чувствуют.

— Я недолго, — пообещала она. — Если проголодаешься, на плите спагетти и фрикадельки.

— Хорошо.

— Французский хлеб в духовке.

Эрл нащупал пульт, переключил канал, одобрительно забормотал:

— Смотрите-ка, Ава Гарднер в «Убийцах». Посмотрите и скажите, будто сукину сыну Фрэнку Синатре не повезло.

— Я беру с собой мобильник.

Он оглянулся:

— Ты еще тут?

Она чмокнула отца в щеку, пошла в заднюю часть дома.

— Дочка!

— Что?

— Скажи своему приятелю… три.

— Не поняла?

— На луне три мяча для гольфа.

— Все в порядке? — спросил Скотт из машины.