Тусклые седые волосы свисали на лицо, под ними заметны вздувшиеся шрамы от старых ожогов от лба до подбородка. Глаза водянистого фиалкового оттенка осколков витража совершенно чужие и очень знакомые. Женщина медленно подняла к стеклу руку, глядя на него с абсолютным недоверием, и легонько дотронулась до окошечка, будто боясь, что оно разобьется.
Горло сжалось так, что почти невозможно дышать, а тем более говорить.
— Мама?..
Она все смотрела, рот заметно скривился, силясь улыбнуться, но разучившись. Скотт не смог сдержать наполнившие глаза слезы. Словно расстроенная его реакцией, мать бросила взгляд вверх над его головой и вокруг, как бы следя за летающим насекомым, которое видит только она. Палец скользнул по стеклу и что-то написал.
— Вот, — сказал санитар, сунув в щель блокнот и мягкий черный карандаш. Она неуклюже прихватила блокнот искалеченной правой рукой без пальцев, левой стиснула карандаш, как ребенок, наклонилась, медленно вывела строчку, поднесла к стеклу:
Меня зовут Элинор
Скотт только тряхнул головой, смахнул слезы, потекли другие непрерывной рекой. Наконец обрел дар речи.
— Мама… что ты тут делаешь?
Грустная кривая улыбка вернулась, черный карандаш заскользил по странице, быстрее выводя каракули. Он сумел прочесть вверх ногами:
Я тебя знаю
— Да, мам. Это я. Скотт.
Она терпеливо кивнула, ожидая с карандашом в руке.
— Ничего не понимаю. — Он оглянулся на дверь со стальной сеткой, где рядом с Соней стоял санитар, прислонившись к стене. — Выведите ее оттуда. Я хочу поговорить.
Санитар покачал головой:
— Она не разговаривает.
— Откройте дверь.
— Не могу.
— Почему?
— Во-первых, это против правил ее содержания.
— Каких правил?
— Необходимо судебное разрешение, — пояснил мужчина. — Если хотите ее вывести, поговорить, то утром обратитесь к судье. — Он оглянулся на Соню, ожидавшую в конце коридора. — Вас даже не должно тут быть в такой час.
— Мам!.. — Скотт опять повернулся к окошку. — Папа сказал, ты погибла при пожаре. Сказал нам, что не выжила… — Хотел еще что-то добавить, а голос охрип.
Мать по ту сторону двери снова писала, быстрее, заполняя страницу словами, крупными вверху и мелкими внизу.
Помню, ты был в театре, когда пожар начался. Тебя зовут Оуэн?
— Скотт. Я Скотт, мама.
Ты был при пожаре?
— Нет. Учиться уехал. Хотел приехать, но был очень занят. Старался вернуться домой, и не смог.
Она кивала, слушала, карандаш диагонально двигался по листу, оставляя за собой грифельные крошки.
Был пожар, я не смогла выбраться. Поэтому здесь за мной ухаживают, если будет пожар, то спасут и меня, и отца, и Оуэна
Санитар вздохнул, читая записку через плечо Скотта:
— Начинает волноваться, глядя на вас.
— Здесь должен быть кто-то, с кем можно поговорить, — сказал он. — Надо выпустить ее оттуда, пока мы не получим кое-какие ответы. — Вновь посмотрел на лицо в оконце. — Мама, я…
Она держала тот же лист, указывая на слова «пожар», «отец», «Оуэн», широко открыв глаза с обострившимся взглядом.
— Папа умер. Погиб несколько недель назад. Поэтому я приехал. С Оуэном… все в порядке. — Волевым усилием он овладел голосом, глотая слезы. — Тебя… папа сюда отправил?
Она блаженно кивнула с улыбкой, перешедшей в гримасу, потерла рукой висок.
— Зачем?
Мать перевернула лист и написала:
Здесь безопасно
— В каком смысле? — спросил Скотт, но она лишь показывала два этих слова. |