— Ничего, жить можно. Мы вдвоем с батей. Мать ушла к другому. Раз в год приглашает меня в гости. У двери заставляет снять туфли и сразу в ванную комнату — мыть руки. Второй муж у мамаши — врач. У них так стерильно, как в больнице. Даже противно. Когда мать уходила, я плакал. «Потерпи немного, мы получим квартиру побольше — сможешь жить у нас», — так она обещала. Я, дурак, поверил. Часто спрашивал отца, когда она меня заберет. Старик не выдерживал, кричал на меня и шёл за бутылкой. А я больше на улицу: с парнями веселее. Мать получила новую трёхкомнатную квартиру, а вместо меня поселила собаку, большую, как телёнок, с чёрной лохматой шерстью, жутко дорогая, породы ньюфаундленд. Такие на севере утопающих спасают. Странный пёс! Сидит в углу на тёплом мягком одеяле, какого у меня нет и не бывало, пялит на меня свои грустные глаза, кажется, вот-вот заплачет. О чём грустит? Думаю, ему хорошо: тёплое местечко, сытый живот. Не то, что мне — иногда есть что жрать, а когда у старика запой, корки не найдешь.
— А ты матери говорил об этом? Она бы, наверно, взяла тебя к себе!
— Что бы я там стал делать? Собаку караулить? У них со скуки мухи дохнут. И старика жалко. Он всё ещё переживает. Хранит мамино фото в ящике стола, иногда тайком разглядывает.
— У моего тоже запои случаются, — вырвалось у Дауманта.
— Да? — удивился Леон. — Я думал, что у тебя всё о’кей: чемпион по боксу, покоритель сердец. С такой физиономией я бы тоже… Да что там! Шакал есть шакал!
— Ну чего ты? Том пошутил.
— Слушай, что это тебя в «швейники» потянуло? — Леон переменил тему разговора.
— Хочется быстрее встать на ноги, — Даумант сказал только половину правды.
— А от меня учителя просто отделались. Раз, мол, котелок в науке не варит, топай в профтюху. Даже характеристику хорошую дали. Мамаша выбрала это училище. Все уши прожужжала: самое лучшее училище в городе, художественная самодеятельность, эстетическое воспитание, и всё такое прочее. А мне один чёрт: сапожник или портной. Там видно будет. Не понравится — чао. Мой шагает дальше. Глянь-ка, старик, там в кастрюле щей не осталось? Жрать хочется.
Даумант зашел на кухню. На дне кастрюли он обнаружил остатки жидких щей. На столе валялась заплесневелая горбушка чёрного хлеба.
— Слушай, Леон. Я сейчас. Ты только не вставай.
— Мам, что у нас на ужин? — Даумант, запыхавшись, влетел на кухню.
— На плите котлеты и жареная картошка. Возьми сам.
Котлеты источали соблазнительный аромат. Наскоро запихнув всё в миску, и перекусив на ходу краюхой чёрного хлеба, Даумант вернулся к больному товарищу. Леон крепко спал. Даумант закрыл печь, положил рядом с кроватью еду. По дороге домой он думал:
«Как мало мы знаем друг о друге. Этот самый Леон — шут, любитель поиздеваться, подхалим. А почему он такой? Возможно, трудное детство? А, может быть, это маска, и за ней совсем другой человек, с добрым сердцем, обидчивый? А мы — Шакал да Шакал. А что скрывается за шикарной внешностью Тома? Все стараются прикинуться лучше, чем есть на самом деле. Только Байба не как все».
Глава четвертая
Лестница ведет не только вверх, но и вниз
— Девочки! — влетела в мастерскую Даце. — «Огонёк» наш. За победу в осеннем походе и хорошую успеваемость. Мне комсорг Людмила только что сказала.
Право устраивать вечер, или как его называли «огонёк», надо было завоевать. Его получали лучшие группы, победители в социалистическом соревновании или обладатели первых мест в конкурсах и выставках.
— Девочки, каждая должна придумать что-нибудь, или остроумное задание, или игру. |