|
Боялась разбиться, не справиться с управлением, скоропостижной смерти. Знала, что, если со мной что-то случится, Андрею уже никто не сможет помочь. Необходимо было думать об адвокате. Это надо сделать прямо сейчас, но я не знала, как именно. Наверное, следователь Ивицын предполагал, что при нашей жизни адвокатов у нас должно быть предостаточно, и ждал, когда я приведу хоть одного за руку, и радовался, что его до сих пор нет. Я еще не видела сегодняшних газет. Шел первый день после того, как по всем телевизионным каналам Андрея объявили убийцей. Я запрещала себе думать, что может случиться потом.
Следователь Ивицын встретил меня у входа — за эти несколько дней я уже успела привыкнуть к нему. Мы поднялись на третий этаж, прошли большую комнату, в которой было много столов и еще больше людей, затем проследовали в клетушку, огороженную перегородкой. Там еще помещался стол с пишущей машинкой и два стула. Ивицын сел за стол, я — перед ним. — Вчера прокурор был слишком категоричен в разговоре с вами. — Вы хотите сказать, что не верите в вину моего мужа? — Я этого еще не знаю. Существует такое понятие, как презумпция невиновности. Всякую вину следует доказать. — Вы тоже были категоричны раньше, как и прокурор. — Существует слишком много белых пятен. Скоро будут известны результаты психиатрической экспертизы. — Андрей не псих! — Это решать не вам. — Да уж, конечно, ведь нужно объявить моего мужа опасным сексуальным маньяком, не так ли? — Его будут проверять. И если он педофил, все это выяснится. Я вспыхнула: — Вы не смеете… — Вы узнаете о результатах. Теперь, очевидно, мы будем видеться с вами очень часто. — Где находится мой муж? — В СИЗО. — Когда я смогу его увидеть? — Не скоро. Когда закончится следствие. Перед судом. — Почему? — Так положено. Слишком тяжелый случай! — Не смейте зубоскалить! — А вы ведите себя культурно! Держаться в рамках приличия — в ваших же интересах. Знаете, я ведь решил сделать вам подарок. — Подарок? Мне? — Да. Я заинтересован так же, как и вы, в том, чтобы восстановить справедливость. Я собираюсь дать вам прочесть некоторые свидетельские показания. Это делать я не обязан, это вообще не положено. Более того, за это выгоняют с работы. Но, как я уже сказал, справедливость должна быть восстановлена. Тем более что во всей этой истории слишком много неясных мест. Вы поможете мне их выяснить. Он вынул из ящика стола папку, достал из нее несколько машинописных листков и протянул мне. — Вот, для начала показания совладельца галереи Кремера. Я стала читать. Помню дословно: «ИЗ ПОКАЗАНИЙ СВИДЕТЕЛЯ ГЕННАДИЯ КРЕМЕРА, СОВЛАДЕЛЬЦА ХУДОЖЕСТВЕННО-АНТИКВАРНОЙ ГАЛЕРЕИ ПО УЛИЦЕ КРАСНОГВАРДЕЙСКОЙ. 26 июля вечером должна была состояться презентация персональной выставки Андрея Каюнова и телевизионная передача с презентации. Я должен был принимать участие тоже. Каюнов находился в галерее с утра. Я пришел около девяти часов, кажется, без пяти, он уже был там. Галерея кишела людьми. Каюнов попросил меня заняться обычной текущей работой, потому что сам целиком был занят своей презентацией (он возился с ней, словно поп с кадилом). Фирмы-спонсоры, телевидение — я даже не знал большую часть тех, кто приходил к нему в то утро. Около половины десятого Каюнов сказал ребятам, дежурившим у входа в галерею, что к нему должен прийти мальчик, Дима Морозов, но в котором часу — не уточнил, и чтоб они его пропустили. Помещение галереи состоит из нескольких комнат. Два больших демонстрационных зала (в одном — живопись, в другом — антиквариат), за ними — внутренние помещения, три комнаты. |
