Куинн направилась к пульту освещения и начала гасить огни один за другим. Сцена постепенно погружалась в темноту, и наконец под потолком остался последний прожектор, в свете которого подвесная галерея казалась черной сетью над головой. Стоя в тени сбоку от сцены, Куинн подумала, что завтра приберет Ника к рукам. Это нетрудно: достаточно улыбнуться ему, и он завалит ее прямо на складном столике. Все же очень лестно сознавать, что по ней сохнет такой мужчина, как Ник.

Может, Куинн заговорит с ним, когда все уйдут, как в эту самую минуту, — беда лишь в том, что к этому времени она окончательно выбьется из сил. Погруженная во мрак сцена навевала романтическую грусть и возбуждала желание — даже сцена школьного театра, заваленная матами из спортивного зала и обсаженная искусственными зарослями. Возможно, если завтра Куинн улыбнется Нику, он возьмет ее на мате где-нибудь за кулисами. К этому времени она слишком устанет, чтобы чем-то помочь ему. Нику придется все сделать самому. И к черту равноправие!

Куинн провела ладонями вверх и вниз по предплечьям, жалея о том, что сейчас с ней нет Ника, они не могут поговорить, как встарь, и заняться любовью. Но потом она напомнила себе, что, даже окажись он здесь, это ничего бы не изменило — не предаваться же в школе плотским утехам. Уж если Бобби закатил скандал из-за выдуманной страсти к ней Джессона (не говоря уж о связи Мегги и Эди), можно себе представить, что произойдет, когда он увидит ее в объятиях Ника.

Куинн наклонилась за сумкой. Как приятно наклониться, чуть-чуть потянуться. Она выпрямилась и прижалась спиной к прохладному кафелю стены, вращая плечами, чтобы размять мышцы спины, которые все еще болели после недели на костылях. Упражнение доставило ей такое удовольствие, что она опустила сумку и продолжала потягиваться, задрав руки над головой, приседая и выпрямляясь, чтобы все тело ощутило прикосновение холодных плиток. Скользя руками по стене, Куинн наконец положила их на затылок, закрыла глаза и подумала о завтрашней встрече с Ником, о его крепком худощавом теле — рядом с ней, под ней, на ней… Она живо представила себе, как он выделывает с ней все то, что заставляет женщин терять голову и воспламеняться, представила чисто животное удовольствие от его ласк, негромкого смеха, от того, как он, прерывисто дыша, вновь и вновь вторгается в ее плоть…

— Что ты делаешь? — спросил Ник.

При звуке его голоса, донесшегося из тьмы, Куинн уронила руки. Ник был явно удивлен и даже растерян. Собравшись с мыслями, она догадалась, что самое интересное в ее позе — это руки, заложенные за голову.

— Разминаюсь, — ответила Куинн. — Где ты?

Она услышала его шаги — видимо, Ник спустился по лестнице с подвесной галереи и пошел по деревянному полу. Наконец он появился в круге света, льющегося из одинокого прожектора под потолком. Черты его лица обозначились резче, а черные волосы засверкали. В джинсах и заляпанной краской футболке Ник казался высоким, гибким и жилистым. Столь соблазнительное видение никогда еще не представало перед взором Куинн.

— Тебе нельзя оставаться одной, — сказал он. — Сама знаешь, это опасно.

— Я не одна. Со мной ты.

— Это еще хуже. — Ник подошел ближе.

«Иди сюда и обними меня», — мысленно произнесла Куинн.

Он сделал шаг к ней.

— Спасибо за хризантемы, — сказала она, встретив его взгляд. — Они великолепны. Даже не знаю, как благодарить тебя.

— Знаешь, — хрипло отозвался Ник. Он подошел к ней вплотную. На фоне его темного силуэта ярко выделялись сверкающие черные глаза.

— Понятия не имею, о чем ты.