— Я в семье самая младшая, — по сути, Лена сказала правду, хотя их с Сибиллой разделяло всего несколько минут, — и постоянно попадала в разные истории.

Эстер сочувственно хмыкнула, но ничего дельного не добавила.

— Помню, требовала, чтобы меня считали взрослой, и вела себя как дитя…

Миссис Беннетт мельком глянула в длинный коридор и только потом призналась:

— В прошлом году Ребекка убегала. Через день вернулась, но мы все страшно перепугались.

— А Эбби до этого убегала?

Голос Эстер понизился до шепота:

— Иногда она, никому не сказав, уходила на ферму.

— Но ведь это только через дорогу…

— Да. Так что мы не особо расстраивались. Ферма, по сути, продолжение нашего дома. Просто волновались, когда она не появлялась к ужину.

Судя по тону Эстер, происшествия были эпизодическими и случались нечасто.

— Эбби оставалась там ночевать?

— Только вместе с папой и Львом, они у Мэри останавливаются. Мама умерла, когда мне было всего три…

— Кто такая Мэри?

— Моя старшая сестра.

— Старше, чем Лев?

— Нет, Лев самый старший. После него Мэри, затем Рейчел, Пол и я.

— Это же огромная семья! — воскликнула Лена, решив, что многодетная мать умерла от изнеможения.

— У папы не было ни братьев, ни сестер, поэтому он хотел много детей.

— Это ему принадлежит ферма?

— Да, большая часть, а остальное — инвесторам, — объяснила Эстер и, открыв шкафчик, достала полуторакилограммовый пакет сахара. — Папа основал ее более двадцати лет назад.

— Мне казалось, кооперативные фермы принадлежат пайщикам. — Лена постаралась выразиться как можно дипломатичнее.

— После двух лет работы пайщиком может стать любой человек, — пояснила хозяйка, отмеряя полную чашку сахара.

— Откуда ваши работники?

— В основном из Атланты. — Эстер стала мешать лимонад большой деревянной ложкой, чтобы сахар скорее растворился. — Некоторые из них — сезонники, им нужно сменить обстановку всего на пару месяцев. Другие хотят начать новую жизнь и остаются навсегда. Мы называем их «душами», потому что у них мертвые, пропащие души. — Миссис Беннетт кисло улыбнулась. — Никаких иллюзий я не питаю: многие явно скрываются от закона. Поэтому в полицию обращаемся только в крайнем случае. Мы хотим помочь, а не спрятать, потому что среди наших рабочих есть даже склонные к домашнему насилию. Нельзя же кого-то покрывать, а кого-то сдавать, нужно занять жесткую позицию.

— А зачем обращаться в полицию?

— Потому что случались кражи, — проговорила Эстер, а потом добавила: — Возможно, лезу не в свое дело, но Лев бы вам об этом не сказал. Нетрудно заметить: мы живем очень уединенно, а местный шериф не из тех, кто бросает все и бежит на помощь, если пропали вилы.

Пелем бросит все и побежит разве что за горячим обедом.

— Значит, у вас вилы пропадали?

— Да, а также лопаты и тачки.

— А доски?

— Про доски не слышала, — смущенно взглянула на Лену Эстер. — На ферме мы почти не используем дерево. Вы имеете в виду колья? Так ведь соя не вьется — колья не нужны.

— А что еще пропало?

— С месяц назад из амбара украли сейф. В нем была мелочь, около трехсот долларов.

— А для чего эти деньги держали в амбаре?

— На новые инструменты, если понадобятся; на пиццу, если рабочие остаются после смены. Мы ведь сами бобы обрабатываем, а это очень трудоемкий и монотонный процесс.