Изменить размер шрифта - +
Конечно, лучше, если б два операционных стола было: сразу перешел бы к следующему больному, тому уже дали бы наркоз, и не пропадало бы впустую мое уникальное время. Смех один. Все — бы, бы, бы… Егор рядом записывает историю болезни. Удивительно, до сих пор про статью словом необмолвился. Наверное, сидит и иронизирует про себя. Будто подслушал:

— Нина звонила — поздравляла.

— Не с чем.

— Как — не с чем? А реклама?

— Надо быть очень уверенным в качестве товара, чтоб его рекламировать. Скажи честно: ты был в курсе?

— С ума сошел!

Хотелось, чтоб он поднял голову, в глаза ему посмотреть: не врет? Но тут явилась, как говорится, к Магомету гора — главный врач:

— Ты что? Не мог прийти? Ведь ничего не делаешь!

— Наркоз уже дают больному. Егор смылся. Остались вдвоем.

— Виданное ли дело — главный врач сама к нему идет! Герой статейный. Дождались праздничка! Вызывают в управление. Поедем вместе.

— Я не могу. У меня операция.

— Без тебя обойдутся.

— Нет. Так нельзя.

— Знаю, что нельзя. Большая операция?

— Час-полтора.

— Как кончишь — сразу ко мне. Расскажешь, по каким каналам шла самодеятельность.

— Да мы ничего не знали. Он в больнице у нас лежал.

— А как попал к нам?

— «Как, как»! «Скорая» привезла. — Не подводить же Егора.

— Ох, Дим, дорого нам обойдутся твои эндоскопы!

После операции поднялся в отделение. В палате юбиляром возлежал Златогуров. Статья в газете — еще одно лекарство, тест, подтверждающий его необходимость миру. Прошел мимо открытой двери, не стал разговаривать с ним. Быстро переоделся, и мы с главной поехали.

Сидел в приемной, пока она беседовала с начальником. Тот был холоден, но не шумлив, как можно было ожидать. Выяснил нашу оснащенность и сказал, что весьма неплохо для такой слабой больницы, как наша. «Слабая» — пожалуй, единственный отдаленный рокот надвигающейся грозы. Разговаривать с заведующим отделением, то есть со мной, отказался.

Дома меня встретили как обычно. Про статью никто не заикался, все занимались своими делами. Я беспрерывно подходил к телефону: благодарил, объяснял, оправдывался. Наконец Валя не выдержала:

— Ну, герой дня, с тобой еще можно общаться или без доклада не входить?

Начинается!

— Ты этого хотел, Жорж Данден.

— С чего ты взяла?

— Да уж я вижу. Вся жизнь твоя должна была вылиться в какой-нибудь эдакий кунштюк.

Ничего себе заявочка! Я пожал плечами и пошел к сыну играть в шахматы. Кончилось тем, что стали смотреть по второй программе какое-то старье.

 

19

 

Марат Анатольевич Тарасов на дежурство немного опоздал. Криминала в этом не было. Воскресенье, ни начальства, ни конференции, но Георгий Борисович нервничал: договорились поехать с Ниной на собачью выставку. Он уже переоделся и, как говорят, стоял на изготовке у линии старта; лишь только Марат вошел, наскоро ему перечислил, кто поступил, кто требует наблюдения, и простился уже из-за дверей.

Воскресный обход — всегда облет; всех больных не знаешь, поэтому внимание дежурных задерживается лишь на тех, о ком предупредил палатный врач либо кто обратил на себя внимание словом, видом, неожиданным анализом или подскочившей температурой. Обход был недолог, новые больные пока не поступали, и, воспользовавшись паузой, Марат отправился к Златогурову поболтать.

Лев Романыч лежал в постели и смотрел телевизор.

— Что смотришь, Романыч?

— Время заполняю.

Быстрый переход