А деревья в тот день и вправду будто светились от зелени. Все дело в свете, — я это понял сразу, — он льется сквозь листья, подсвечивая их. Красиво. Забытое слово. Красиво — это значит… это когда… И вновь не хватает слов. В полуденном воздухе ощущается запах цветов. Не привычно — кто-то смеется, и не от злобы или зависти. А просто, потому что весело. Потому что день такой… красивый.

Но на душе зреет невнятная тревога. От того, что над небом проскальзывают первые темные тени, и кто-то тихо так говорит: „Смотри, что это?“. От того, что где-то звякнуло стекло, от попавшего туда камешка. От того, что кроны деревьев перестают светиться зеленым светом, и меркнут от застелившей все небо черноты.

…И оттого, что не успел сказать человеку простые, но такие важные слова».

На желтой коже лысой головы Коха коричневые родинки походили на насекомых, застывших в янтаре.

Я с трудом разлепил слипшиеся из-за спекшейся крови веки и долго смотрел на его лысину, пытаясь понять, кто я, где я, и что вообще происходит? Голова взрывалась от боли. Словно мне распилили череп, засыпали внутрь стекла и гвоздей, зашили и хорошенько встряхнули.

Эбер ежеминутно вытирал платочком лоснящийся лоб, покряхтывая и что-то бормоча себе под нос.

— А, не спите уже! — поднял он глаза на меня, пряча засаленный платок в нагрудный карман не менее засаленного халата.

— А я и не спал, — прохрипел я. Слова давались с трудом, во рту все пересохло и опухло. Стойкий привкус меди навел на мысль о том, что при падении я до крови прикусил язык. — Был в отключке. Не без помощи вас, кстати.

Эбер на это никак не отреагировал, отвернувшись ко мне спиной и продолжая с чем-то ковыряться.

— Где мы? — спросил я, силясь рассмотреть в полумраке комнаты какие-нибудь детали. Над головой тусклая лампа. Вон там, в углу, что-то похожее на стол. На нем стоит какой-то предмет, смутно похожий на монитор компьютера. Неясные очертания чего-то прямоугольного. В глубине мрака еще один прямоугольник, видимо дверь. Заперта.

— В лаборатории, мой друг. В моей лаборатории, — ответил Эбер, поворачиваясь. В руках он сжимал скальпель, а сам вдруг стал похож на паука, готового броситься на попавшую в его сети жертву. Я шумно сглотнул подступивший к горлу ком.

— Ты чего удумал?! — запротестовал я. Но веревка, тут же крепко стянувшая запястья, охладила мой пыл. Я глянул на себя и понял, что попал в западню. И в самом деле, как муха, привязан к стулу и выбраться никаких шансов.

— Да вы не переживайте старина! Я не долго. Только — чик! — и все.

— Что значит «чик»? Что значит «чик»?!

Эбер потер подбородок.

— Я простой ученый. И я хочу докопаться до истины.

— Эй, как там тебя? Эбер, да, Эбер, ты главное успокойся, хорошо? Не дури! Истину скальпелем не отыщешь. Лучше давай вместе обмозгуем, что да как. А там видно будет, глядишь, и до правды докопаемся.

Эбер тяжело вздохнул.

— Нет, не докопаемся, — и вновь занес над головой скальпель.

Я старался выкроить время, чтобы хоть как-то помочь себе. Пока он говорит, у меня есть секунды, чтобы придумать план. Хотя, что тут можно придумать?! Связан по рукам и ногам. И чокнутый болван со скальпелем в руке, напротив. Ох, как же мало времени!

— Эбер, стой, ты расскажи сначала, что за истину ты ищешь? Может, помогу чем? Я искатель тертый, много чего повидал.