— Так положено, Кейден. Только так оно и работает. Да, медленнее, чем тебе бы хотелось. Но подожди немножко, и все будет так, как тебе нужно. Как ты хочешь. — Он начинает выписывать новый рецепт: — Давай попробуем «геодон».

Я молочу кулаками по подоконнику:

— Я злюсь! Почему вы не даете мне злиться? Зачем вы забиваете лекарствами все мои эмоции?

Он даже не поднимает на меня глаз:

— Сейчас злость не пойдет тебе на пользу.

— Но она настоящая. Злиться — это нормально! Посмотрите, где я и что со мной! Я имею полное право злиться!

Врач перестает писать и поднимает на меня свой здоровый глаз. Я вдруг спрашиваю себя: как он может оценивать мое состояние, если видит только плоскую картину? Мне кажется, что он сейчас позовет на помощь парня с черепушками или вколет мне дозу «халдола» — и здравствуй, кухня из белого пластика. Но доктор Пуаро ничего такого не делает. Он стучит ручкой по столу. Размышляет. Потом произносит:

— Это здравая мысль. Ты явно идешь на поправку. — Он откладывает в сторону свой блокнот: — Давай на неделю оставим все как есть, а там посмотрим.

Меня провожают обратно в палату. Мне гораздо хуже, чем до этого. Не знаю, что страшнее — то, что я застрял здесь еще на неделю, или то, что чертовы лекарства, может быть, и в самом деле действуют.

136. Стать созвездием

Со штурманом что-то неладно. Он как никогда погружен в себя и в свои лоции. Он отказывается смотреть на мои рисунки и, поскольку мой живот затих, больше не спрашивает у него совета. Он не в настроении, но это что-то большее. Его кожа стала бледнее, а руки покрылись сыпью, которая начинает шелушиться.

— Пойдем со мной в воронье гнездо, — просит он в одну из редких минут просветления. — Мне нужно полюбоваться видом.

Мы карабкаемся на грот-мачту. Как всегда, бочонок шириной в ярд распухает в десятки раз, стоит нам забраться внутрь. В этот час посетителей почти нет. Всего несколько матросов сидят и смотрят на прыгунов или перемигиваются с оливками в стаканах. Штурман заказывает свой коктейль. Мой еще не готов. Мне надо будет вернуться позже.

Его напиток искрится голубыми вспышками в мутном оранжевом рассоле.

— Я и так ничего не соображаю, — говорит штурман и медленно выливает жидкость на пол. Радиоактивный коктейль стекает вниз по медным доскам, но его тут же всасывает черная жижа. Кажется, деготь ежится и корчится, но это, должно быть, просто игра света. Бармен на другом конце помещения обслуживает кого-то еще и не видит, что сделал штурман.

— Это будет нашим секретом, — произносит он. — Чтобы доплыть до цели, понадобится весь мой талант. Я должен прокладывать курс без постороннего вмешательства. Вмешательство-помешательство-поток-бог. Я бог и скоро стану созвездием.

— Созвездия — это как правило полубоги, — замечаю я. — И они появились на небе только после смерти.

Штурман смеясь произносит:

— Смерть — крошечная цена за бессмертие.

137. Потерянный горизонт

Каллиопа ушла от нас, и ничто не рассеет мое одиночество.

— Живи одним днем, — говорит Карлайл, — и с каждым утром тебе будет все легче.

Но я не могу. Капитан ведет себя так, будто статуи никогда и не было. Для него не существует ни прошлого, ни памяти. «Живи мгновением и следующим мгновением, — сказал он однажды. — Только не предыдущим». В этом весь он.

Каллиопа следила за горизонтом, и без нее кажется, что он тоже исчез. Небо тонет в дымке, тающей в море.