Ты уже знаешь это и сам все видел. Не спорю, погружение опасно, но по другим причинам. — Он хлопает меня по плечу: — Верь в себя, Кейден, ибо я в тебя верю.
Я слышу это не впервые:
— Попугай тоже в меня верил.
У капитана только что волосы дыбом не встали:
— Ты жалеешь, что избавил нас от этого предателя?
— Нет…
— Попугай ни за что не дал бы нам доплыть до цели! — Он принимается расхаживать по каюте. — Будь его воля, наши приключения завершились бы раз и навсегда! — Он наставляет на меня скрюченный палец: — Ты предпочел бы быть калекой в его мире или героем в моем?
Он выходит, не дожидаясь ответа. Когда за ним закрывается дверь, меня посещает тень воспоминания. «Ты уже встречал капитана», — сказала птица. До меня доходит: так и было… Но искра озарения падает прочь, и вонючая жижа, на которой держится корабль, поглощает ее.
146. Подавляющее воздействие
С каждым днем я все сильнее чувствую присутствие Змея Бездны. Он следует за кораблем — за мной. Он не нападает, как гребеньки или два противника. Он просто крадется следом. Это еще хуже.
— Он никогда не оставит тебя в покое, парень, — говорит капитан, когда мы стоим на корме. Я не вижу чудовища, но знаю, что оно где-то рядом, плывет на глубине, достаточной, чтобы скрыться с моих глаз, но не из моего сердца.
— Он несомненно строит планы на твой счет, — продолжает капитан. — И в них явно участвует желудочный сок. Но, по-моему, ему по душе быть голодным. Он наслаждается преследованием не меньше, чем поеданием жертвы. В этом его слабость.
Когда капитан удаляется на пятичасовой чай, или что там люди вроде него делают в свободное время, я забираюсь в воронье гнездо, лишь бы оказаться подальше от змея.
Теперь я ненавижу это место почти так же сильно, как и капитан. Меня больше не удивляют здешние чудеса. Сейчас там катаются по полу, как перекати-поле, человеческие головы. Одна из них врезается в меня:
— Прости, — произносит она. — Это все качка. — Лицо кажется мне знакомым, но голова уже закатывается под кресло, где и застревает, так что я не успеваю толком разглядеть.
Сегодня за стойкой другая девушка. Никто к ней не подсаживается. От нее идут волны холодной неприступности, похожие на силовое поле. Я все-таки подхожу к ней, хотя бы из чувства противоречия:
— Где Долли?
Она показывает на одну из голов. Я тут же узнаю свою знакомую.
— Привет, Кейден, — произносит голова, подпрыгивая от накатившей волны. — Я бы помахала, если бы могла.
— Не повезло, — комментирует бармен. — Но после происшествия со штурманом надо было что-то менять.
Мимо катится еще одно черепно-мозговое недоразумение. У него короткие рыжие волосы. Я ловлю его и заглядываю в знакомые глаза:
— Карлайл!
— Мне очень жаль, Кейден, но я больше не могу руководить вашей группой.
Я лишился дара речи. Не могу осознать эту новость.
— Но… но…
— Не волнуйся, — продолжает он. — Днем придет кто-нибудь другой.
— Мы не хотим никого другого!
В коридоре больше ни души. Я загораживаю собой выход. Да, я знал, что из-за Хэла должны кому-нибудь надавать по шее и, может, кого-то уволить, но Карлайл-то при чем?
— Вы уж точно не виноваты! Вас здесь даже не было! — Я почти кричу. Новая строгая сиделка строго глядит на меня, прикидывая, стоит ли вмешаться.
— Им показалось, что моя терапия оказывала… подавляющее воздействие. |