|
Если роспись существует, истинна и вся зловещая легенда; это будет означать, что Нефрен-Ка, Черный Фараон Египта, действительно принес жестокую жертву ужасающим темным богам и те вняли его молитвам. Капитан Картарет не желал верить в такое богохульство, в такую скверну, как Ньярлатхотеп.
Картарет решил выиграть немного времени. — Где же могила самого Нефрен-Ка? — спросил он. — Где сокровища, где древние книги? Проводник вытянул сухощавый указательный палец. — В конце зала, — воскликнул он. Взгляд Картарета скользнул по бесконечности освещенных стен, и ему показалось, что там, вдалеке, в самом деле громоздятся темным расплывчатым пятном какие-то предметы. — Пойдем туда, — предложил он. Гид пожал плечами. Он повернулся, и его ноги взметнули бархатную пыль. Картарет следовал за ним, как в наркотическом бреду. «Стены, — размышлял он. — Я не должен смотреть на стены. Стены Истины. Черный Фараон продал свою душу Ньярлатхотепу и обрел пророческий дар. Прежде чем умереть, он отобразил на стенах историю Египта. Я не должен смотреть, иначе я поверю. Мне не следует знать». По сторонам мерцал красный свет. Шаг за шагом, светильник за светильником. Вспышка света, мрак, свет, мрак, свет. Огни манили, влекли, соблазняли. «Погляди на нас, — приказывали они. — Дерзни увидеть все». Картарет следовал за молчаливым проводником. «Посмотри!» — вспыхнули огни. Глаза Картарета остекленели. В голове толчками билась кровь. Месмерический блеск огней источал гипнотическое очарование. «Посмотри!» Неужели этот громадный зал никогда не закончится? Нет, впереди еще тысячи шагов. «Посмотри!» — взывали прыгающие огни. Красные змеиные глаза во мраке подземелья; глаза искусителей, провозвестников черного знания. «Гляди же! Познание! Мудрость!» — замигали огни. Огни пылали в разуме Картарета. Почему бы не глянуть — это ведь так легко? Зачем бояться? — К чему бояться? — повторил вопрос смятенный разум. С каждой новой вспышкой огней страх отступал. И наконец Картарет посмотрел на стены.
Текли безумные минуты. Он был не в силах произнести ни слова. Затем забормотал слабым голосом, слышимым лишь ему одному. — Правда, — прошептал он. — Все это — правда. Он глядел на высившуюся слева стену, утопавшую в красном сиянии. Бесконечный гобелен Байе*, высеченный в камне. Грубый рисунок был выполнен в черно-белых тонах и тем не менее выглядел пугающим. Он не напоминал ни привычные египетские фрески, ни фантастический и символический стиль обычных египетских иероглифов. Это и казалось самым ужасным: Нефрен-Ка был реалистом. Люди на его рисунках были людьми, здания — зданиями. Здесь была изображена неприкрытая явь, и видеть ее было жутко. Ибо на том отрезке стены, куда Картарет, набравшись мужества, бросил взгляд, красовалось изображение битвы крестоносцев с сарацинами. Никакой ошибки быть не могло. Крестоносцы тринадцатого века! Почти два тысячелетия миновали с тех пор, как Нефрен-Ка обратился в прах… Рисунки были небольшими, однако живыми и яркими; они с необычайной легкостью змеились по стене, одна сцена перетекала в другую, словно художник работал непрерывно, не покладая рук. Казалось, он ни на миг не останавливался и в неустанном труде, в едином сверхъестественном порыве покрыл изображениями все стены гигантского зала. Так оно и было. Единый сверхъестественный порыв! Картарет больше не сомневался. Разум искал рациональное опровержение — но невозможно было поверить, что рисунки выполнили разные художники. |
