Питер покачал головой:

– Нет, не принес. Извини, Тойо.

– А другие приносят, – недовольно заметил мальчик.

Питер снова взглянул на Хироко, на мгновение забыв о сыне:

– Прости Меня… прости за все… за то, что тебе пришлось пережить… за то, что меня не было рядом – с тобой и с нашим сыном… – Он взглянул на Тойо. – Прости за твоих родителей. Хироко, мне так жалко… – Его глаза наполнились любовью и нежностью, перед которыми отступили все невзгоды. Питер был счастлив, оттого что нашел ее.

– Сиката‑га най, – ответила Хироко и низко поклонилась ему, напоминая фразу, сказанную так давно, еще в доме Такео. «Сиката‑гa най» – «Тут ничем не поможешь». Может, так оно и было. Но вынести беду стало трудно всем, каждый дорого заплатил, пытаясь остаться в живых.

– Я люблю тебя, – произнес он, сжав Хироко в объятиях и поцеловав ее, вкладывая в этот поцелуй все желание, переполнявшее его три с половиной года. Обоим не верилось, что разлука затянулась так надолго, а встретились они всего несколько минут назад. Хироко припоминала их встречи в Танфоране, часы, которые Питер проводил с ней, их беседы, минуты в высокой траве, вдали от чужих глаз, ., буддистского священника, который сочетал их узами брака во время краткой церемонии, сохраненной в тайне. Они пережили столько бед, но наконец‑то времена позора и скорби завершились.

Питер улыбнулся ей, перевел взгляд на сына – свою точную копию – и низко поклонился Хироко, как ее отец много лет назад кланялся Хидеми. Хироко ответила на поклон и улыбнулась, а Питер припомнил, как она выглядела в кимоно во время их первой встречи.

– Что ты делаешь, мама? – прошептал Тойо.

– Кланяюсь твоему отцу, чтобы выразить ему уважение, – торжественно ответила она.

Питер взял за руку жену и сына, и они медленно вошли в родительский дом. Хироко вдруг поняла, что откуда‑то за ними наблюдают родители, и Кен, и Так, и Юдзи.

– Аригато, – негромко произнесла она, благодаря Питера и всех близких за то, что они разделили ее беды и радость. Повернувшись, она неслышно задвинула за собой сёдзи.