— Уговор вы знаете, — сказала она в телефонную трубку, снова открыв холодильник и вытащив оттуда упаковку пудингов. — Запишите на мой счет, возьмите пять долларов на чай, постучите один раз и уходите.

— Ты установила правила для доставки? — спросил Кид.

— Конечно, установила, ковбой. — Она повесила телефонную трубку и, надорвав крышку на одном из пудингов, облизала ее с внутренней стороны. — Не хочу, чтобы кто-то разрушил чары, пока я работаю, не хочу болтать впустую с мальчиками из доставки, поэтому я и завела там свой счет — они присылают мне счета каждый месяц.

— Мило, — сказал он.

— Ммммм, — согласилась она, погружая ложку в пудинг, а потом отправляя ему в рот.

Он проглотил первый кусочек, потом еще и еще, пока она не оторвала крышку с третьего пудинга. Пока они обрабатывали следующие две упаковки, ей доставалась каждая четвертая ложка. К тому времени, как от пудингов ничего не осталось, она умудрилась впихнуть в него еще полпиццы. А потом, снова занявшись с ней любовью, она заснул на груди шелковых простыней.

И тогда она достала свои камеры и принялась за работу.

ДОМ ГУДЕЛ словно улей: горничные открывали застоявшиеся комнаты, проветривали запылившиеся крылья, телефонные звонки дребезжали, стремясь дать последние указания, поставщики провизии сновали туда-сюда, повсюду мельтешил обслуживающий персонал. Большой Джон и Лил Бэт Трейнор вернулись в Денвер, а их первое политическое событие сезона — толчок компании Мэрилин Деккер — должно было начаться через несколько часов. Впрочем, сей факт никаким образом не повлиял на обычный утренний ритуал Большого Джона.

Альберт наблюдал за стариком, влившим в себя целый бокал виски и готовым продолжать пьянствовать весь последующий день. Спальня располагалась в западной части дома, окна ее выходили на южные сады и застекленный бассейн, в котором Альберт, будучи подростком, так часто плавал с другими детьми из академии Уэллон.

— Ты уже видел утренние газеты? — спросил Большой Джон. В типичной для себя манере ответа он дожидаться не стал: — Какая беда приключилась с Тедом Геррети!

— Да, сэр. Ужасная беда.

Волосы Большого Джона давно поседели, но он все еще оставался широк в плечах и по-прежнему обладал привлекательностью крепкого здоровяка. Джонатан был сложен куда деликатнее, почти хрупко, и даже в восемнадцать лет был на несколько дюймов меньше своего шестифутового отца. Им так же было куда сложнее управлять — вероятно, то было самым ужасным в глазах Большого Джона — но «ужасов» и без того было такое количество, и все они озвучивались грозным голосом Большого Джона, постоянно, год за годом, пока Джонатан не нашел утешения в наркотиках.

Альберт давно знал, что все идет именно к этому. Милый, дорогой Джонатан никак не подходил под амбициозные планы своего отца. Сенатору нежен был другой сын — тот, чей мозг не игнорировал бы жестокие жизненные необходимости.

Альберт никогда их не игнорировал.

— Знаешь, я никогда не предъявлял обвинения Мэрилин, — сказал Большой Джон, неизбежно возвращаясь к смерти своего сына и снова наполняя бокал виски. Возвращение в Денвер всегда ставило смерть Джонатана в центр внимания, именно поэтому Альберт изо всех сил старался удержать Большого Джона в Вашингтоне. — Она игрок бывалый, и мы отлично проработали на страну все эти годы.

«Поработали на себя», — мысленно поправил Альберт. После скандала Большому Джону пришлось расстаться со своими президентскими амбициями, тогда, покинув политику, он понял, что в частном секторе куда больше места для маневров. Он сколотил целое состояние, лоббируя Конгресс от лица американского военно-промышленного комплекса.