— Не нужно, я сюрпризом, — Толян нервно потянул сигарету из пачки. Эх, цветов бы прикупить где! Столько ведь лет не виделись.

— Смотри, через дорогу бабулька сидит с корзиной, — подсказал водитель. — Только это… стоит ли… цветы?

— Не понял! — Толян, почти выпулившись из салона, вновь развернулся к Коле шестипудовой массой. Ростом его Бог не обделил — метр девяносто с копейками, поэтому и фигуру свою он старался подкачивать под евростандарт соответственно.

— Это я шучу так, — ухмыльнулся в ответ водила, как показалось, вполне дружелюбно. — Ты там только особо не переживай…

Но Толян уже не слушал его, предоставив дальше шутить единолично. Перебежав дорогу по "зебре", он загреб у бабки последние нарциссы из корзины и метнулся обратно на повторный зеленый глазок светофора. Стайка девушек оживилась, узрев особь мужского пола, дефилирующую в их сторону.

— Эй, баскетболист! — одна из них, черненькая, приветственно крутнула зонтом, — а почему пешком? Наш отель ещё не достроили.

— Толи-и-ик! — узнав брата, Лялька отбросила в сторону прикрытие от дождя вместе с пакетом, сорвалась с места и, перехватив его на выходе с перехода, повисла на шее, от избытка чувств болтая в воздухе ногами. — Ой, девочки, Толик приехал!

А он стоял, расставив в стороны руки с зажатым в одной из них букетом, задыхаясь от волны аромата "Палома Пикассо" — духов, в которые Лялька влюбилась ещё с четвертого класса, и не знал, как ему сейчас следует поступить. Он оставил Ляльку тринадцатилетней худющей пигалицей, а сейчас к нему прижималась вполне созревшая и округлившаяся женщина, причем офигенно красивая. Выручила все та же черненькая: подойдя к ним, она решительно потянула букет из руки Толяна.

— Если ты и есть тот самый брат, о котором Лялька нам все уши прожужжала, то отпусти, будь добр, этот веник и обними, наконец, свою сестру. И сойди, наконец, с дороги. А то стоишь на перекрестке, словно мент в штатском и засвечиваешь гостям въезд в Маленький Париж.

Толян, наконец, обнял Ляльку, чмокнул её куда попал — где-то в районе уха, и понес нелегкую, признаться, ношу на обочину, подальше от любопытно приспущенных боковых стекол пролетавших мимо авто. Здесь он и поставил Ляльку на тротуар, вглядываясь в милое личико с малюсенькой родинкой над верхней губкой — почти над самым углом. Отыскивая в этой повзрослевшей женщине черты того взбалмошного существа, которое он когда-то так хорошо знал и образ которого хранился в его памяти все эти долгие пять лет разлуки. Лялька тоже снизу вверх пялилась на него в радостном изумлении. Затем вдруг нахмурилась и… отвернулась, щелкнув крышкой дорогого, с инкрустацией, портсигара, который достала из кармана плаща. Затем мелодично мурлыкнула изящная зажигалка и на Толяна нанесло уже ментоловым дымком от тонкой черной сигареты.

— Что, я так сильно изменилась, братик? — слова Ляльки доносились глухо, словно сквозь перегородку.

— Очень, — чистосердечно признался Толян.

— И в какую же сторону? — почти с вызовом спросила сестра, глубоко затягиваясь сигаретой.

— Да разве вот так, с наскока, угадаешь. Может, посидим где-нибудь? предложил Толян осторожно.

— Девочки, нас приглашают в бар на торжественную встречу двух воссоединившихся родственных сердец! — вдруг закричала сбоку черненькая. Ты же не зажмешь это событие? — нахально уперла она в Ляльку свои темно-карие глазищи.

Та вопросительно глянула на Толяна, он ободряюще усмехнулся, кивнув утвердительно.