Однако с тех пор социальная, политическая и экономическая обстановка в стране изменилась: ни о какой былой стабильности говорить уже не приходилось. Нынешний президент – Хуан де ла Веракрус – был третьим военным диктатором за последние семь лет. Да и на самом ранчо дела обстояли не столь успешно, как раньше, – управление земельным владением шло из рук вон плохо. В течение нескольких лет Мадлен убеждала своего отца, Теккери Баррингтона, продать плантацию. Она не только всерьез опасалась потерять землю (в стране явно назревала национализация), нет, Мадлен искренне считала, что все компании и предприятия Баррингтонов должны поддерживать американскую – а не какую-то там еще – сельскохозяйственную индустрию.

В конце концов ей удалось убедить отца в необходимости продать землю. Получив его согласие, Мадлен немедленно прилетела в Монтедору – было необходимо узнать, как шло управление поместьем, прежде чем выставлять его на продажу на международный рынок.

Несколько последних дней она опасалась, как бы не отменили рейс домой – что, в конце концов, и произошло. Ей, конечно, хотелось бы думать более оптимистично о своих шансах вылететь отсюда завтра, но, увы, здешний аэропорт походил скорее на какую-нибудь провинциальную благотворительную ярмарку в последний день перед закрытием, чем на современный центр международных сообщений…

– Еще рому, сеньорита? – послышался голос бармена прямо у нее над ухом.

Он все-таки заметил, что она выпила и второй бокал…

Конечно, больше бы пить не следовало. Она ведь никогда не пила так много за один вечер. Но что еще остается здесь делать? Идти в убогий номер и, запершись в четырех стенах, смотреть на давно не ремонтированный потолок? Или тупо перечитывать две книжки, которые она привезла с собой из Штатов и уже давно прочитала? Или заново пересмотреть документацию по ранчо, что может только усугубить ее депрессию – ведь она в очередной раз убедится в почти полном отсутствии шансов продать злополучную землю?

– Да, пожалуй, еще бокал, – попросила Мадлен.

Она почувствовала, как тонкий шелк платья прилип к спине, а на лбу выступили капельки пота. Жара становилась все более невыносимой. Достав из кармана платочек с собственной монограммой, Мадлен прижала его ко лбу. «Странно, – подумала она. – Я ведь никогда до этого не потела…» И это было одной из причин, по которой, как ей казалось, ее недолюбливали родные сестры.

И сейчас, сидя в дешевом баре в богом забытой стране на краю света, Мадлен прекрасно понимала, что, хотя у нее большая семья и куча родственников и несмотря на ее многообещающее будущее и многочисленный круг знакомств, ей некуда и некому сейчас позвонить, чтобы рассказать, как ей одиноко и тоскливо. Ни одного по-настоящему близкого человека… На всем белом свете…

В свои тридцать лет, здоровая, состоятельная, занимающая довольно высокое положение в обществе и сделавшая блестящую карьеру, Мадлен Баррингтон была совершенно одинока. Все больше впадая в депрессию и отчаяние, потягивая выдохшуюся колу и дешевый ром, Мадлен вдруг почувствовала себя измученной и опустошенной.

Что с ней случилось? Наверное, во всем виновата жара… Пора наконец успокоиться и перестать давать волю слезливой сентиментальности. Слава Богу, здесь не было никого из ее круга – что бы они подумали, увидев ее здесь, безобразно потеющую, недовольную, по уши погрязшую в жалости к собственной персоне? Она никогда на позволяла себе так распускаться на людях.