А что было потом? Баранников словно торопился уйти от тех забытых им смертей... Что же было потом? «Ах да, потом я умирал в сарае от раны, и спас меня русский военный врач. Его звали Роман Федорович. Да, именно Роман Федорович»,— повторил про себя Баранников, радуясь, что имя этого славного человека он не забыл. Еще там был дядя Терентий. Романа Федоровича гитлеровцы расстреляли там же, возле сарая, а дядя Терентий, очевидно, сгинул уже в лагере.

Перед мысленным взором Баранникова проходили люди совсем недавнего времени. Степан Степанович — строитель из Минска. Его расстреляли здесь, у подножия горы. Штурман Грушко. Товарищ Алексей, руководитель подполья в лагере «Овраг» и здесь. Вспомнилось, как однажды товарищ Алексей сказал: «Никто из нас ни при каких самых тяжелых условиях не имеет права думать только о себе. Мы все здесь связаны одной колючей проволокой». И вот нет и его...

Да, невообразимо далекий путь пройден от отцовской могилы в пограничном поселке до этого затихшего в ночи домика. И путь еще не окончен. Кто может сказать, что ждет нас впереди? Мы же не просто узники. Мы боремся, боремся...

16 

Последняя военная зима 1945 года была капризной. В феврале прошли дожди. Потом ударили заморозки. Бесснежная земля точно оделась в стеклянный панцирь, а почки на деревьях, успевшие набухнуть, стали похожи на драгоценные украшения.

В такое стеклянное утро Баранников и Борсак шли на завод, то и дело хватаясь друг за друга, так было скользко. Они торопились. Гаек и Магурский были уже на заводе. Сегодня в полдень всех их вызывал главный инженер Гросс.

— Интересно, зачем он нас вызывает? — тихо спросил Борсак.

— Боюсь, ничего приятного,— проворчал Баранников.

— Хорошо, что мы вовремя начали этот шум с перевыполнением задания.

— Да. Гримм точно предчувствовал беду.

— А он не знает, зачем нас вызывает Гросс?

— Он знает одно: среди руководителей завода паника в связи с какой-то бумагой, полученной из Берлина. Второй день беспрерывно идут совещания. Самое тревожное — что на завод прибыли высокие чины СС. Гримм боится, что обнаружена диверсия.

У главного входа в подземелье стояло несколько легковых автомашин. По-видимому, приехавшее из Берлина начальство находилось на заводе.

Баранников и Борсак спускались по главному тоннелю. Здесь они ничего необычного не увидели. Заключенные катили в гору вагонетки с отбросами производства. Из расходившихся в стороны штолен доносился привычный ровный рокот работающего завода.

— Удачи нам! — Шарль Борсак улыбнулся и свернул в свою штольню.

Баранников пошел дальше.

У входа в цех его поджидал Гримм. Лицо у него было бледное и невероятно усталое. Они пошли рядом.

— Я не ошибся: обнаружена диверсия. Но, судя по всему, не наша. Какая-то очень грубая работа.— Гримм задержался возле станка, внимательно рассматривая только что сделанную деталь.— Все приехавшие чины сейчас в седьмом и девятом секторах. На совещании у Гросса меня не будет. Зайду позже в цех...

В это время в кабинете Гросса шел напряженный разговор, в котором участвовали, кроме Гросса, два генерала: один — из главного штаба армии, другой — из СС. Это был генерал Зигмаль.

— Я еще раз обращаю ваше внимание,— возбужденно говорил Гросс,— на отличную работу второго сектора, где практическое руководство производственными операциями также осуществляется иностранными инженерами. Я ставлю вас в известность, что именно эти инженеры стали инициаторами увеличения выпуска продукции. Я горжусь, что с таким трудом разрешенный мне эксперимент предоставления этим инженерам минимально человеческих условий существования целиком себя оправдал.