Опустив голову, я перешагнула через провода новостных фургонов, продвигаясь боком, чтобы пройти двери, и показала свои документы парню из ОВ. Думаю, мы прошли скорее благодаря костюму Квена и необычному платью, чем моему удостоверению. Офицер явно не узнал меня, но только тот, кто должен быть здесь мог приехать в официальной одежде. Придется это запомнить.

Прохлада ночи исчезла, и я помедлила внутри широкого прохода, чувствуя молчание Квена, его твердое присутствие за спиной. Несколько лестниц вели наверх, вероятно к отделению медицинского персонала; кухня находилась за лестницей, дальше по короткому коридору. Здесь было две гостиные, по одной с каждой стороны от двери. Они обе были заполнены людьми, которые толпились вокруг, разговаривая, но только на одну из них падало освещение новостной команды. Было тепло, даже для меня, и мне не нравился возбужденный тон журналистки, спрашивающей обезумевшую мать, как она чувствует себя сейчас, когда ее ребенок — выживший, вопреки всему — был похищен.

— Что за мерзость, — прошептала я, ощутив волну злости, и Квен предупреждающе кашлянул. Кто-то догадался о том, что синдром Роузвуда был на самом деле проявлением слишком большого количества демонских ферментов и «собрал» демонскую кровь, пока дети были еще живы. Я бы тоже умерла, если бы отец Трента не изменил мои митохондрии так, чтобы они питали фермент, блокирующий смертельное действие первого фермента, фактически пробуждающего демонскую магию. Одним словом это означало, что он дал мне возможность выжить, будучи от рождения демоном.

Рука Квена сжала мой локоть и он мягко отодвинул меня с чьего-то пути. Оцепенев, я поискала знакомое лицо, чтобы откуда-то начать. Мое вечернее платье привлекало случайные взгляды, но также держало людей в стороне. Эта тупая дикторша все еще опрашивала родителей, и агенты ОВ стояли в сторонке, надеясь получить немного эфирного времени. Меня никто не узнал, слава Богу, и я почувствовала вину, окруженная таким количества горя — горя, которого мои родители пережили и победили. Проклятье, я не буду чувствовать вину за то, что выжила.

— А вот и он, — с облегчением выдохнул Квен, и я проследила за его взглядом с задней части гостиной к коридору, ведущему от детских комнат к кухне.

— И Феликс, — сказала я, с удивлением глядя на Трента, говорящего с немертвым вампиром. Или скорее, он говорил с Ниной — молодой вампиршей, через которую в настоящее время Феликс любил вести свои наземные дела. Молодая женщина, казалось, похудела с нашей прошлой встречи, была лучше одета и более уверенна, но несомненно измождена — как будто последние четыре месяца она принимала слишком много амфитаминов. Это было тяжело заметить за обходительным, собранным немертвым вампиром, контролирующим ее тело, живущим через нее в течении нескольких часов за раз.

Этого я и ожидала. Быть переговорным устройством для немертвого вампира было небезопасно для обеих сторон: старый вампир получал слишком большое напоминание о том, как быть живым и тосковал по этому, а молодой приобретал слишком много силы, бегущей через его или ее разум, чтобы тело могло справиться с этим в одиночку. Это было острием ножа, которого могли достичь только самые опытные, и мне начало казаться, что их отношения уже прошли точку, когда могли закончиться благополучно.

Нервничая, я прикусила губу, гадая, спрашивали ли ОВ-шники Трента о похищениях. Но пока я наблюдала, я решила, что хотя Трент и доказал, что может сохранять спокойствие даже будучи арестованным за убийство на собственной свадьбе, на его лице не было настороженного выражения того, кого поджарили за похищение. Вероятно, он получил настоящую историю, а не консервированную дрянь, которую они скармливали репортерам.

Короткие, прозрачно-светлые волосы Трента смотрелись прекрасно рядом с густой волной испанской элегантности Нины.