– Вот почему с ним нужно расправиться.

Трибун с силой дёрнул шарф, мускулы на его предплечьях вздулись. Евгений стал отбиваться, тщетно пытаясь вырваться из железных тисков державших его рук. Гонория взвизгнула. Лицо несчастного побагровело, он высунул язык, надеясь вздохнуть, его глаза расширились и чуть не выкатились из орбит, а мускулы задёргались. Затем его взгляд потускнел, и он неловко опустился. Через несколько минут, убедившись, что Евгений мёртв, трибун отошёл в сторону, позволив бездыханному телу распластаться по полу.

Гонория рыдала.

– Мы вернули вас к Богу, – утешал её епископ.

– Будьте вы все прокляты! Чтоб вам гореть в аду!

Солдаты засмеялись.

– Сестра, я хочу сообщить тебе хорошие новости, – проговорил Валентиниан. – Дням твоего девичества настал конец, и скоро ты выйдешь замуж. А поскольку ты не сумела найти себе достойного жениха, я готов устроить твой брак с Флавием Бассом Геркуланом в Риме.

– С Геркуланом? Он же старый и толстый. Я никогда не стану его женой! – Более страшной судьбы она просто не могла себе вообразить.

– Если ты не согласишься, то заживо сгниёшь в своей Равенне.

* * *

Гонория отказалась от брака с Геркуланом, и Валентиниан сдержал своё слово. Он запретил сестре покидать пределы дворца и превратил в пленницу, несмотря на все её слёзные мольбы. Она обратилась к матери, но и та ей ничего не ответила. Какая пытка – быть запертой в своих собственных покоях! И как унизительно, что она сможет освободиться, лишь выйдя замуж за старого, дряхлого аристократа! Горе от потери любовника убило и часть её души, считала Гонория. Её брат удавил не только Евгения, но и её гордость, её веру в семью и чувство преданности самому Валентиниану. Он набросил удавку на её сердце! Таким образом, в начале следующего года, в то время, когда ночи были темнее и длиннее обычного, отчаявшаяся Гонория послала гонца за своим евнухом.

Гиацинта кастрировали ещё в детстве, усадив в горячую ванну, где он и лишился яичек. Конечно, это было жестоко, однако увечье, навсегда закрывшее перед ним возможность брака и отцовства, позволило ему занять положение советника при императорском дворе. Ему начали доверять и делились с ним тайнами, недоступными большинству римлян. Евнух часто размышлял о своей судьбе и порой испытывал облегчение от того, что ему неведомы плотские страсти, терзавшие окружающих его людей. Если, будучи оскоплён, он не чувствовал себя мужчиной, то, как ему казалось, и меньше страдал. Боль от кастрации была смутным воспоминанием, а привилегированная позиция – повседневной, радующей его реальностью. Его существование не могли расценивать как угрозу в отличие, например, от того же Евгения. В результате евнухи часто жили дольше своих венценосных хозяев.

Гиацинт стал не просто слугой Гонории, а её другом и наперсником. После расправы над Евгением её часто утешало прикосновение его рук. Когда она не могла удержаться от слёз и горько рыдала, пылая ненавистью к брату, называя его бездарным тираном и диким зверем с каменным сердцем, он прижимал свою гладкую щёку к её заплаканному лицу и шептал ей ласковые, ободряющие слова. Гиацинт искренне сочувствовал Гонории и опасался, что Валентиниан насильно выдаст сестру замуж за старого сенатора. Наверное, он боялся этого брака не меньше, чем его госпожа.

И вот теперь она вызвала его к себе глухой ночью.

– Гиацинт, ты должен уехать отсюда. Тебе предстоит дальняя дорога.

Евнух побледнел. Он был изнежен, привык к жизни во дворце и не любил путешествовать.

– Прошу вас, моя госпожа, не отправляйте меня. Вы всегда были так добры ко мне.

– Ты тоже был добр ко мне. Иногда мне казалось, что, кроме твоей доброты, у меня больше ничего нет. Я совсем одна. Даже моя мать перестала со мной общаться.