|
Тем не менее с каждым днём число убитых и раненых увеличивалось, со стен уносили сотни погибших, и безнадёжность постепенно овладела сердцами уцелевших. Дни казались мрачнее, а ночи длиннее, по городу ползли странные слухи, а почерневшие от горя вдовы и осиротевшие дети лишь усиливали отчаяние горожан, Церкви окутывала пелена ладана, эхо молитв взлетало ввысь, к небу, священники поднимались на стены, гонцы пытались заручиться помощью соседей, однако ничто не могло облегчить участь осаждённого города. Его стены начали крошиться от пробоин, точно куски сыра, а крыши почернели от пожаров. Гунны сожгли посевы за городом и потопили привязанные к берегу лодки. Горожане собирали тела храбрых воинов, пытавшихся защитить родную землю с копьями в руках. Они держались до последних минут, силясь разглядеть врагов сквозь дым и клубы пыли. Неудивительно, что Илана уже несколько дней пребывала в отчаянии, не напряжённом, а скорее томительно однообразном. Смерть больше не страшила её, да и зачем было жить в разграбленном городе, среди крови и насилия? Она лишь надеялась, что не умрёт в мучениях. И вот теперь её отец, самый известный и богатый торговец в городе, стал предателем.
– Они бы убили всех, как только им удалось бы разрушить стены, – сказал он. – И потому... – Но ведь они всего лишь наездники, – бесстрастно откликнулась Илана. – Им не хватает умения... – Зато у них есть наёмники, знающие толк в осаде. И осадные орудия у них тоже имеются. Я должен был что то сделать, дитя. Дитя?! Казалось, пора её детства давным давно миновала! Дитя! Её возлюбленный, Тасио, человек, за которого она собиралась выйти замуж, погиб на третий день осады города. Гуннская стрела попала ему в глаз, и он скончался после четырёх часов невыносимых страданий. Она даже не представляла себе, что из тела может вытечь столько крови, а её потоки всё лились и лились – без конца. Дитя! Это слово подходило для блаженных невинных душ, до сих пор надеющихся на счастье, для тех, у кого, может быть, ещё родятся свои дети. А сейчас... – Я сберёг немного золота. Они обещали тайком вывести нас из города. Мы поедем в Константинополь и начнём новую жизнь. Твои тётки, слуги... Его соглядатаи сказали, что мы сможем пройти. Я уверен: нам сохранят жизнь. Я спас многих этой ночью. Ей хотелось ему верить. Она привыкла верить старшим и надеяться на будущее. Однако будущее исчезло, осталось только бесконечное жестокое настоящее, этот ураганный ветер криков, шквал летящих стрел и безжалостный гул гортанных голосов. Варвары получили всё, что хотели. – Отец... – Пойдём. – Он подтолкнул Плану, и она нехотя последовала за ним. – Мы должны встретиться с их вождём у собора Святого Павла. Бог защитит нас, дитя. Улицы пенились потоками крови. Их маленькая испуганная группа пробивалась, как фаланга, сквозь ряды стонущих тел, обходила груды обломков, освещённых мрачными сполохами пламени. Пытаясь хоть на что то опереться, они цеплялись за выброшенные вещи: бюсты предков, старые свадебные сундуки, пучки разорванных документов – отчётов о ненужных более сделках – и даже за воющих от страха псов. Гунны грабили дома не по порядку, а как то стихийно, бессистемно: они врывались в один из домов и оставляли в покое соседние, убивали одну группу беглецов и не трогали другую, спрятавшуюся в тени. Какой то язычник уверял, что его спас Юпитер, а христианка возносила молитвы Спасителю – Иисусу, но для разящего меча гуннов все они были равны. Жизнь и смерть зависели от чистой случайности, прихотливой, словно крылья бабочки. Гунны галопом пронеслись по ризницам и кухням, не опасаясь сопротивления. Они выпускали стрелы, точно играя в какую то детскую игру, а их кони равнодушно давили копытами тех, что не успевали увернуться. Можно было только поблагодарить наставшую ночь за то, что в её тьме для Планы знакомые, родные, владельцы лавок и учителя стали неотличимыми друг от друга. |
