Она прислушивалась к ним с закрытыми глазами, потому что не было видно ни зги. С опущенными руками, потому что они стали слишком тяжёлыми. Воздух она вдыхала через рот, потому что он был душным и вонял незнакомыми животными.

Может, она даже вовсе не на этом дворе… Хотя здесь были звёзды, голоса которых звучали в ледяной ночи, словно церковный хор. Голоса далёкие, словно свисток поезда, доносящийся через равнины. Голоса тихие, словно падающие за окном спальни снежинки. Голоса, подобные жёлтому свету из окон незнакомых домов.

Так хорошо, когда ты не одна. Зою била дрожь от лихорадки, которая до неё всё-таки добралась. Девушка старалась сконцентрироваться на шёпоте звёзд. Зоя понимала, что подслушивает необъятный и невозможно древний разговор — не вполне понятный, но значительный. Прислушивается к иностранному языку, настолько сложному и прекрасному, что смысл сочится из него, как нектар из бутона.

Неподалёку был ещё один голос, причиняющий больше неудобств, потому что он обращался непосредственно к ней, говорил голосом собственных воспоминаний Зои, прикасался к ней и восхищался ею — точно так же, как она восхищалась звёздами.

— Тэм?

— Я иду к тебе, — сказал он.

Хайс повторял это уже не раз. И говорил что-то ещё. Что-то насчёт оборудования Зои, её набора инструментов.

Но ей было трудно удерживать на этом внимание. Она предпочитала прислушиваться к звёздам.

— Тео? — спросила она его по ошибке.

Потому что вновь оказалась в сиротском приюте, во сне.

— Нет, — ответил Хайс. — Не Тео.

Ближайший голос был тёплым и обволакивающим, он пришёл к ней под видом воспоминания о Дитере Франклине.

Вот он оказался перед нею — долговязый планетолог, светящийся изнутри, его рёбра и локти отчётливо выпирают даже под грубой синей униформой Ямбуку для технических работ.

— Вот он ответ, — пылко сказал он Зое. — Ответ на все эти древние вопросы. Нет, Зоя — во Вселенной мы не одни. Но мы чертовски уникальны. Жизнь — явление почти такое же древнее, как и сама Вселенная. Клеточная жизнь, как в древних марсианских окаменелостях. Она распространилась по Галактике ещё до зарождения Земли. Её разносит пыль взрывающихся звёзд.

На самом деле это говорил не Дитер, а кто-то другой, обращающийся к Зое через воспоминание о Дитере. Девушка отчётливо это сознавала. Было бы неудивительно, если бы она испугалась, но страшно ей не было. Зоя внимательно слушала.

— Малышка, я бы объяснил это получше, но у вас нет для этого слов. Давай посмотрим на это так: ты живое, сознающее себя существо. И мы такие же. Вот только сознаём себя по-другому. Жизнь бурлит во всей Галактике, даже в горячем и скученном ядре, где радиация погубила бы существ вроде тебя. Жизнь гибкая, она адаптируется. Сознание возникает… ну, почти везде. Вот только другой тип сознания, не такой как у тебя. Не сознание животных, рождающихся в неведении, чтобы прожить свой короткий век и умереть навсегда. Это исключение, а не правило.

— Я слышу, как разговаривают звёзды, — сказала Зоя.

— Да. Мы все можем говорить, и всегда говорим. Но это по большей части планеты, не звёзды. Планеты вроде Исис. Очень часто они совсем друг на друга непохожи, но на всех из них кипит жизнь. И все они говорят.

— Но не Земля, — предположила Зоя.

— Да. Не Земля. Мы не знаем, почему. Семя жизни, которое обнаружило ваше солнце, должно быть, повредилось. И вы выросли дикими, Зоя. Дикими и одинокими.

— Как сироты.

Дитер — существо под видом Дитера — печально улыбнулось.

— Да. В точности как сироты.

Но в действительности это говорил не Дитер.