— И масокъ уже сколько!

Тутъ вошелъ камерпажъ императрицы съ докладомъ, что ея величество чувствуетъ себя еще слишкомъ усталой и выйдетъ только позже прямо въ танцовальный залъ, а потому проситъ принцессу вмѣстѣ съ принцемъ спуститься въ садъ безъ нея.

— Вотъ видите ли, ваше высочество, — сказала Юліана: — вы должны замѣнить государыню; выбора вамъ уже нѣтъ.

— Ахъ, Боже, Боже! Пускай еще больше смеркнется…

— Да вѣдь теперь y насъ въ Петербургѣ бѣлыя ночи.

— Ну, все же будетъ хоть немножко темнѣе.

— А принцъ, вѣрно, ждетъ васъ.

— Подождетъ!

Послѣдній отблескъ вечерней зари погасъ уже на верхушкахъ Лѣтняго сада, и въ темной листвѣ его загорались разноцвѣтные фонарики. Въ пестрой толпѣ замаскированныхъ, кружившейся около главнаго крыльца дворца въ ожиданіи выхода Высочайшихъ особъ, замѣчались уже признаки нетерпѣнія, когда на крыльцѣ показалась Церера объ руку съ Нептуномъ. Хотя оба были также въ черныхъ маскахъ, но ни для кого кругомъ не было сомнѣнія, что то принцесса съ своимъ молодымъ супругомъ, — и всѣ почтительно передъ ними разступились.

Лилли, шедшая во свитѣ рядомъ съ Юліаной, старалась и въ осанкѣ, и въ походкѣ копировать гордую гоффрейлину; подъ маской, придававшей ей небывалую смѣлость, она выступала такъ непринужденно, что никому бы и въ голову не пришло, что это — подростокъ-камеръ-юнгфера, а не такая же придворная дама.

Сама Лилли съ жаднымъ любопытствомъ озиралась на мелькавшихъ мимо нихъ маскированныхъ. Въ памяти ея были еще живы святочные вечера въ тамбовской усадьбѣ Шуваловыхъ. Тамъ ряженые шумной гурьбой вваливались въ барскія хоромы съ замазанными сажей лицами, въ вывороченныхъ овчинныхъ тулупахъ, въ самодѣльныхъ личинахъ: медвѣдя съ поводаремъ, бабы-яги, журавля, индѣйскаго пѣтуха и т. п.

Здѣсь чинно и важно расхаживали, въ сверкающихъ золотомъ и алмазами, шелковыхъ и бархатныхъ одѣяніяхъ, древніе боги и богини, представители всевозможныхъ народностей всѣхъ пяти частей свѣта, причемъ то, что израсходовано было каждымъ на себя для одного этого вечера, могло бы осчастливить на весь вѣкъ цѣлое семейство деревенскихъ ряженыхъ.

Когда Лилли тихонько замѣтила объ этомъ Юліанѣ, та сдѣлала ей серіозный репримандъ: какъ это она можетъ еще вспоминать о простомъ народѣ, когда вокругъ нея сливки общества, да еще въ такихъ дивныхъ нарядахъ! Вотъ хоть бы эта Уранія…

Она указала на величавую женщину въ полупрозрачномъ голубомъ одѣяніи, усыпанномъ алмазными звѣздами, въ алмазномъ ожерельѣ и въ алмазной же діадемѣ.

— Уранія, кажется, одна изъ девяти музъ? — замѣтила Лилли.

— Ну да: богиня астрономіи.

— А кто жъ она на самомъ-то дѣлѣ?

— На самомъ дѣлѣ это — первоклассная комета на нашемъ придворномъ небосклонѣ, залетѣвшая къ намъ изъ Венеціи, графиня Рагузинская.

— Но фамилія y нея какъ-будто не итальянская?

— Рагузинская она по покойному мужу, который родомъ былъ изъ Иллиріи. Впрочемъ, и самъ онъ назывался прежде какъ-то иначе; переселившись еще при царѣ Петрѣ въ Россію, онъ переименовался въ Рагузинскаго, такъ какъ родился въ Рагузѣ. Женился онъ, когда ему было уже чуть ли не подъ семьдесятъ.

— Но сама она, кажется, еще молода?

— Да, ей и теперь не больше, какъ лѣтъ двадцать пять.

— Но какъ она рѣшилась выйти за такого Маѳусаила!

— Богатство, моя милая, несмѣтное богатство! Началъ онъ торговать, говорятъ, въ Архангельскѣ; расторговавшись, сдѣлался агентомъ многихъ иностранныхъ торговыхъ домовъ; посылался русскимъ правительствомъ съ разными порученіями за границу, а потомъ и чрезвычайнымъ посланникомъ въ Пекинъ, чтобы заключить торговый договоръ съ китайцами.