"Гдѣ-то теперь Гриша? Да вонъ онъ, бѣдняга, въ своихъ рыцарскихъ доспѣхахъ стоитъ y выступа стѣны, опершись на свой мечъ, не шевельнется, словно окаменѣлъ на мѣстѣ. Что-то сейчасъ его ожидаетъ, Боже милосердый!"

Наконецъ-то и заключительный куплетъ. Барабанъ и литавры гремятъ въ послѣдній разъ. Кавалеръ жметъ ей руки и откланивается.

— Милостивые государи и государыни! — возглашаетъ оберъ-гофмаршалъ. — Танцы кончены: прошу снять маски.

Вотъ и роковой мигъ. "О, Гриша!"

Дрожащими отъ волненья пальцами Лилли отвязываетъ свою маску и оглядывается. Какъ эти разгоряченныя, глянцовитыя отъ пота, истомленныя лица не подходятъ къ свѣжимъ и пышнымъ нарядамъ! Ужели и она сама такая же красная?

Но всѣхъ краснѣе и противнѣе упитанная бычачья рожа Бирона. И какимъ вѣдь жестокимъ инквизиторскимъ взглядомъ озираетъ онъ всѣхъ окружающихъ, видимо, отыскивая между ними того, о которомъ ему донесли его шпіоны! Но искомаго на лицо не оказывается: брови герцога сдвигаются еще мрачнѣе.

Тутъ вынырнувшій позади его браминъ — банкиръ, приподнявшись на цыпочки, шепчетъ ему что-то на ухо. Взоръ Бирона устремляется на прикованную все тамъ же къ выступу стѣны, неподвижную фигуру средневѣковаго рыцаря.

— Господинъ рыцарь! — раздается на весь залъ повелительный голосъ съ рѣзкимъ нѣмецкимъ акцентомъ. — Прошу къ намъ.

Рыцарь отдѣляется отъ стѣны, подходитъ; но забрало его все еще опущено.

— Откройте ваше лицо!

Малодушествовать уже не приходится. Рыцарь поднимаетъ забрало, и сотни глазъ съ недоумѣніемъ видятъ совсѣмъ незнакомыя имъ, благообразныя черты юноши съ легкимъ пушкомъ надъ верхнею губой. Всѣхъ болѣе, конечно, разочарованъ самъ инквизиторъ; но за это долженъ по платиться разочаровавшій.

— Государь милостивый! Кто вы есть такой?

Въ голосѣ временщика прорывалась такая злоба, что сердце y Самсонова въ первомъ замѣшательствѣ все же захолонуло, языкъ прилипъ къ небу. За него отвѣчалъ бедуинъ:

— Ваша свѣтлость! Смѣю доложить, что это — слуга моего брата, Петра Ивановича Шувалова. У брата было уже заготовлено это рыцарское платье для сегодняшняго вечера; но внезапно онъ заболѣлъ…

— И послалъ сюда замѣсто себя лакея? — досказалъ взбѣшенный герцогъ.

— Нѣтъ, ваша свѣтлость, — заговорилъ тутъ, оправясь, самъ Самсоновъ: — господинъ мой тутъ не при чемъ. Учинилъ я это безъ спроса…

— За что и будешь примѣрно наказанъ, дабы впредь чинить тому подобное никому повадно не было! — подхватилъ съ негодованіемъ старшій Шуваловъ, очень довольный, казалось, что можетъ такимъ образомъ отвести ударъ отъ себя и брата.

— …Никому повадно не было, — повторилъ послѣднія слова его Биронъ и обернулся къ стоящему тутъ же старцу-капуцину съ отвислыми щеками и съ бездушно-суровымъ взоромъ подъ нависшими бровями:

— Ваше превосходительство, Андрей Иванычъ! извольте взять сего человѣка…

— И допросить? — добавилъ капуцинъ, который, въ дѣйствительности, былъ не кто иной, какъ начальникъ канцеляріи тайныхъ розыскныхъ дѣлъ, генералъ Ушаковъ, безжалостность котораго при "пристрастныхъ допросахъ" была общеизвѣстна.

— И допросить, какъ законы повелѣваютъ, — подтвердилъ герцогъ.

— Будетъ исполнено, ваша свѣтлость.

"Прощай, бѣлый свѣтъ!" подумалъ про себя Самсоновъ, бросая прощальный взглядъ на Лилли.

Та, умоляюще сложивъ руки, тихонько аппелировала только что къ своей принцессѣ. Но Анна Леопольдовна, пугливо поглядывая на императрицу, отрицательно покачала головой: лицо государыни, съ стекловиднымъ взоромъ, съ плотно-сжатыми губами, какъ бы окаменѣло.