– Ущипни меня, Макс, – попросил тот, что был повыше ростом и с волосами потемнее.

Макс с удовольствием выполнил просьбу товарища.

– Ай! – подскочил темный. – Ты че, обалдел, я ж гипотетически!

– А-а, – протянул светлый. – Извини, Ник, не понял. Да они это, зуб даю!

– Брось. «Битлз» в «Ту сто тридцать четыре»? «Битлз» летят в Москву? Говорил я тебе – бери у пакистанцев, они не бодяжат.

– Спорим, они! Я сейчас подойду и спрошу, – петушиным голосом выкрикнул Макс и остался сидеть на месте.

Вепрев, забавлявшийся этим диалогом со своего места, поманил молодых людей к себе.

– Вот что, мажоры, – посмотрел он на них особым стылым взглядом чекиста. – Комсомольцы?

– Ну, – кивнули они.

– Баранки гну. Билеты комсомольские сюда давайте. Светловолосый Макс суетливо пошарил за пазухой и протянул красную книжечку. У Ника билета с собой не оказалось.

– Ты пролетел, – сказал ему Бронислав, сделал несколько шагов по проходу, наклонился к Полу и что-то тихо ему сказал.

Блондинистый Макс, почти теряя сознание, увидел, как Пол, без улыбки оглянувшись на него, достал шариковую ручку и сделал левой рукой короткий росчерк. Вепрев вернулся к мажорам.

– Вот вам автограф. Один на двоих. Рот держать на замке. Если разболтаете, что приехали «битлы»… – Он скорбно покачал головой. – Вам еще не приходилось бывать в НАШИХ застенках?

– Мы – могила, – пообещал высокий.

– Вот именно, – веско бросил Бронислав, сел в кресло и отвернулся к окну.

Пройдя на свое место, блондин дрожащими руками раскрыл свой комсомольский билет. Оба приятеля уставились в него. На страничке «Взносы» значилось: «Ноябрь, 1980. Уплачено. Пол Маккартни».

Вдруг у Линды из глаз брызнули слезы.

– Что с тобой, дорогая? – встревожился Пол.

– Джон, – выдавила она из себя. – Что с ним будет?… Как он мог?…

Честно говоря, история с Истманом у Пола из головы уже выветрилась. Но он понимал Линду – брат это все-таки не шурин.

Она спрятала лицо в ладони, уперлась локтями в столик и, чуть покачиваясь, стала тихонько приговаривать:

– О Джон, мой Джон…

Было больно на нее смотреть. Но у Пола в запасе имелся испытанный способ унять ее душевную боль. Для этого надо было или перевести все в шутку, или превратить все в музыку. То и другое действовало всегда и безотказно. Шутка в этот раз была бы, пожалуй, не к месту. Потому он принялся ритмично, в такт причитаниям Линды, постукивать ладонями по спинке переднего кресла.

В какой-то момент она неожиданно для себя обнаружила, что уже и не причитает, а как бы напевает под аккомпанемент перкуссии мужа. Тогда она благодарно улыбнулась ему, утерла слезы и, интуитивно нащупывая мелодию, негромко запела:

– О-о мой Джон…

– Это они про меня, что ли? – пробормотал уже слегка подвыпивший Леннон.

Пол и Линда переглянулись, улыбнулись друг другу и вместе, на два голоса, спели снова:

– О-о мой Джон…

Неожиданно им вторил скрипучий голосок Йоко:

– Как саке свободой опьянен.

– Клево, мать, клево! – обрадовался Леннон. – Точно про меня!

К перкуссии подключился Ринго, начав шлепать по подлокотникам свернутыми «аэрофлотовскими» брошюрами.