|
За сим последовала пауза, которую, несмотря на ее чрезвычайно малую продолжитель-ность, заметили все присутствующие, успевшие ощутить от нее неудобство. Положение спасла Юлия: ее веселый смех заставил перевести взгляд с оскорбленной Элии на нее. – Что ты, Луций Корнелий, он покорил всех, кто его видел! – пропела она. – Я, к примеру, была совершенно покорена – до чего умен, до чего деловит! А уж когда он поднял хобот и за-трубил под барабан – о, это было просто чудо! К тому же, – добавила она, – ему никто не причи-нял боли. – Мне, например, понравился его цвет, – заявила Аврелия, которая сочла за благо внести в разговор и свою лепту. – Он такой розовый! Луций Корнелий Сулла проигнорировал эти речи: оперевшись на локоть, он повел беседу с Публием Рутилием Руфом. Опечаленная Юлия проговорила, обращаясь к мужу: – Полагаю, Гай Марий, нам, женщинам, пора удалиться, чтобы вы, мужчины, могли вволю насладиться вином. Примите наши извинения. Марий протянул руку над узким столом, отделявшим его ложе от кресла Юлии. Она тоже протянула руку, чтобы с теплотой прикоснуться к ладони мужа, заставляя себя не печалиться еще пуще при виде его искривленной улыбки. Сколько времени минуло с тех пор! Однако лицо Мария все еще сохраняло отпечаток хватившего его коварного удара. Кое в чем она как предан-ная и любящая жена не могла признаться даже себе самой: после удара разум Гая Мария хоть немного, но все же помутился; теперь он легко выходил из себя, придавал преувеличенное зна-чение признакам неуважения к себе, существовавшим исключительно в его воображении, стал жестче к недругам. Юлия поднялась, отняв у Мария руку с особенной улыбкой, предназначенной ему одному, и обняла Элию за плечи. – Пойдем, дорогая, спустимся в цветник. Элия встала. Аврелия последовала ее примеру. Трое мужчин остались сидеть, хоть и пре-рвали беседу в ожидании ухода женщин. Повинуясь жесту Мария, слуги проворно вынесли из столовой кресла, покинутые женщинами, и тоже удалились. Теперь в зале оставались только три ложа, составленные буквой U, дабы облегчить течение беседы, Сулла переместился с ложа, ко-торое он занимал прежде, рядом с Марием, на свободное ложе напротив Рутилия Руфа. Теперь оба могли видеть Мария так же хорошо, как и друг друга. – Итак, Хрюшка возвращается, наконец, домой, – произнес Луций Корнелий Сулла, удо-стоверившись, что презренная вторая жена не услышит его слов. Марий беспокойно шевельнулся на среднем ложе, хмурясь, но не столь зловеще, как преж-де, когда паралич превращал левую половину его лица в посмертную маску. – Какой ответ тебе хотелось бы услышать от меня, Луций Корнелий? – спросил он наконец. Сулла издал смешок. – Честный – почему я должен ждать иного? Впрочем, заметь, Гай Марий, в моих словах не содержалось вопроса. – Понимаю. И тем не менее я должен дать ответ. – Верно. Позволь мне выразить ту же мысль иначе: каково твое отношение к тому, что Хрюшка возвращается из изгнания? – Что ж, я не склонен петь от радости, – отвечал Марий, бросая на Суллу проницательный взгляд. – А ты? Возлежащий на среднем ложе Публий Рутилий Руф отметил про себя, что эти двое уже не так близки, как прежде. Три, да что там, даже два года тому назад они бы не беседовали с такой настороженностью. Что же случилось? И по чьей вине? – И да, и нет, Гай Марий. – Сулла заглянул в свой опорожненный кубок. – Мне скучно! – признался он, стиснув зубы. – А с возвращением Хрюшки в сенат можно ожидать занятных по-воротов. Мне недостает титанической борьбы между ним и тобой. – В таком случае тебя ждет разочарование, Луций Корнелий. Я не собираюсь находиться в Риме в момент возвращения сюда Хрюшки. Сулла и Рутилий Руф разом привстали. – Не собираешься находиться в Риме?! – переспросил Рутилий Руф срывающимся голосом. |
