Они нашли друг в друге не только любовников. Лариса, прежде замыкавшаяся, едва разговор касался ее личной жизни, теперь бесконечно рассказывала ему о дочери, о свекре, едва не свихнувшемся после смерти единственного сына, а отныне причудливым образом любящего его в своей невестке. Рассказала и о том, о чем все эти годы просто не позволяла себе вспоминать, — о муже. И, рассказывая, поражалась тому, что заговорила об этом не то чтобы спокойно, но светло: как говорят о жестоком пожаре в саду через несколько лет, — среди новой подрастающей листвы.

А Коломнин жил теперь одной заботой: следил за календарем. Он дрожал над каждым новым днем, как безденежный пассажир с нарастающим страхом следит за мельканием цифр на счетчике такси, пытаясь остановить его взглядом. Но чем счастливей было им, тем короче оказывалось время от восхода до заката. И от заката до восхода.

О Новом годе они вспомнили в постели, за пятнадцать минут до его наступления. Тут же, натянув плавки, купальник, метнулись в бар, где прихватили бутылку шампанского. Ровно в двадцать три пятьдесят семь добежали до бассейна, от противоположного угла которого доносилась разудалая матерная песнь, — русские, как всегда, начали отмечать заблаговременно. Вскрыв бутылку и разлив шампанское по стаканчикам, Коломнин, а вслед за ним и Лариса нырнули в бассейн, подплыли к кромке.

— Пять! Четыре! Три! Две! Одна!.. — отсчитывал Коломнин. — С Новым годом, Лоричка!

— С Новым годом, — они поцеловались и не прервали поцелуя, пока ноги не коснулись дна бассейна.

Прямо под воду донесся могучий разноголосый рев, — шло массовое братание россиян.

— Сережа! Я хочу сказать, — Лариса выбралась на бруствер. — Я тебе очень благодарна. Ты даже сам не знаешь, что для меня сделал!

— А ты для меня! Предлагаю тост: чтоб ты немедленно вернулась в Москву и чтоб все последующие тосты я произносил только для тебя и при тебе.

— Вот как? А как же твоя семья? Жена?

— Семья? — сказать по правде, за эти дни Коломнин и думать забыл, что существует иная жизнь. Он замялся неловко. И этой заминки хватило, чтобы Лариса, с волнением ждавшая ответа на давно наболевший в ней вопрос, отвернулась. — А что семья? Она сама по себе. У тебя ведь есть своя квартира. Мы — это… взрослые люди.

И, только разглядев поджатые ее губы, сообразил, что сморозил что-то вовсе не к месту.

— Вот то-то что! Не бери в голову, Сереженька! — она тихо засмеялась. — Курортные романы приходят и уходят, а жизнь продолжается. Может, в том их особая волнительность, что не имеют последствий: как будто внутри жизни прожил еще одну, коротенькую, но взахлеб. А после разбежались, и — обоим есть, о чем вспомнить.

— Кто разбежались? — до Коломнина начало доходить, к чему она клонит. — Как это? Совсем?!

— Совсем, Сережа, — Лариса подлила шампанского. — У меня своя жизнь там. У тебя — своя. В другом «там».

— Но это…неправильно. Как же порознь? Не будешь же ты всю жизнь высиживать возле своего домостроевца свекра, который, будь его воля, живой тебя рядом с сыном захоронил, лишь бы другим не досталась?

— Буду, — жестко ответила другая, неизвестная ему Лариса.