Родерик вошел в комнату, и по спине ее пробежал озноб. С деланным равнодушием она присела в кресло возле камина, не без удивления отметив, что кто-то удосужился разжечь в камине огонь. Родерик подошел и заслонил огонь, так что тепло почти перестало доходить до Кирсти. Кирсти поймала себя на мысли, что ей очень хочется, чтобы какая-нибудь случайная искра прожгла его пышный наряд. Прежде, до того как она увидела элегантный и сдержанный наряд Пейтона, она не осознавала, что Родерик склонен к чрезмерному франтовству.

— Полагаю, ты уже попробовала отомкнуть замки, — заговорил Родерик.

«До чего же он доволен собой», — подумала она.

— Нет, пока не успела. Я только что очнулась после ласковой оплеухи, нанесенной твоей любящей рукой. — И она коснулась пальцами челюсти. Челюсть, что неудивительно, основательно опухла, и скоро, надо думать, появится синяк.

— Не стоит тратить время на замки.

— Это я уже поняла, когда услышала звук отодвигаемого засова, перед тем как ты вошел. Совершенно ясно, что ты тщательно продумал все детали моего пребывания здесь. Напрасно старался. В мои намерения не входит гостить здесь долго.

— Ах, Кирсти, неужели ты до сих пор не поняла? — Родерик сокрушенно покачал головой. — Ты никогда не выйдешь из Тейнскарра живой. Твое последнее предательство переполнило чашу моего терпения, а ты предавала меня постоянно, начиная с нашей первой брачной ночи и кончая той гнусной клеветой, с помощью которой ты тщетно пыталась замарать мое доброе имя. Ну и, разумеется, изменила мне с сэром Пейтоном Мюрреем.

Кирсти предпочла бы, чтобы как раз на последней теме Родерик особо не задерживался. Она не нужна ему в качестве жены, ему вообще не нужна женщина. Но доказать это она уже была не в состоянии — даже если. бы получила такую возможность. А если Родерик решит заклеймить ее как прелюбодейку, ей несдобровать — в том случае, конечно, если ей удастся выбраться из неприятностей, которые грозят ей в данный момент. Поскольку она провела месяц в доме почти легендарного сэра Пейтона Мюррея, ей никто не поверит, что она не стала его любовницей, что бы она ни говорила. Кирсти не понимала, почему Родерика вообще беспокоит, занималась она чем-то с Пейтоном или нет; разве что он собирался использовать прелюбодеяние как предлог убить ее. Но в этом также не было особого смысла, потому что мужчина, убивший свою жену, заслужит всеобщее осуждение. Так что же за игру затеял Родерик?

— Гнусная клевета? — насмешливо протянула Кирсти. — Да это же чистая правда, о которой наконец осмелились заговорить. — Она заметила, как сжимаются его кулаки, и подобралась, готовясь к нападению. — Ты калечишь детей, Родерик. Можешь отнекиваться сколько угодно, приукрашивать свои поступки лицемерным враньем о пище и теплой одежде для бедных мальчиков, но правда останется правдой. И в один прекрасный день, — добавила она жестко и холодно, — я докажу, что твои руки обагрены невинной кровью, что ты убил нескольких детей.

— Ты стараешься очернить мое доброе имя только ради того, чтобы прикрыть свои собственные грешки.

— О нет. Любые мои грехи бледнеют рядом с теми, что запятнали твою душу.

— Твои грехи умножаются с каждым днем, жена! На твоих руках все больше крови, несмотря на все мои попытки остановить тебя.

— Что за безумные вещи ты говоришь? Это не у меня на руках кровь.

— Нет? Ты все время втягиваешь других в наши дела, все время рассказываешь другим эти гнусные выдумки, так что я постоянно принужден принимать меры к тому, чтобы заставить их молчать.