Изменить размер шрифта - +
Вера называется, понимаешь? Но ведь и ты мне поверь. Я тебя когда‑нибудь обманывал, а, Кондрат? Или, может, тащил с собой в команду какую‑нибудь дрянь?

Кондратий  только  головой  мотнул. А  Крюк  двинул  его  по  спине:

— Ну и забудь. Считай, что в команде у нас новый человек, если тебе так легче думается. Но я Тошке обещал на Аляску — и я ему тоже врать не буду. Обязан я ему, и друг он мне. Если тебе уж так противно с ИскИном в одной команде идти — ну, что, не потащу я тебя силой. Хоть и жалко очень, уже лет пять ведь думали об Аляске, а?

Кондратий мялся-мялся, но выдавил всё‑таки:

— Не, ну зачем… Решили на Аляску в этот сезон — значит, едем. Чего там. В конце концов, был же этот робот с тобой на Памире…

Тут  уж  я  не  выдержал:

— Ну что, — говорю, — ты ломаешься как девка, Кондратий? Ты вспомни, КАК он был на Памире с Крюком — ведь рекомендация, нет?

И так вот, вдвоём с Крюком мы его дожали. Но в тот вечер и Тоша на кухню не вышел — слышно было, как в комнате с девчонками играл — и Соня не вступала больше. И какая‑то заноза крохотная осталась. Вроде, обо всём договорились, но что‑то всё время свербило, как в глазу.

И не выморгать.

Собираться  начали  загодя, а  поехали  в  начале  мая.

А пока собирались, пока готовили снарягу, припасами обзаводились — всё время общались с Тошей, волей-неволей. И всё, что в моей голове было ясно, стало довольно‑таки смутно и странно.

Я ж на том стоял, что человек есть человек, машина есть машина. Что машине прикажешь, то и сделает, свободной воли у неё нет и быть не может. И мыслить машина не может, разве что — изображать мышление. Долго ли нас, глупых людишек, обмануть‑то? Вон, девчонки на нём, на пушистеньком, виснут, мягкий он, тёплый — им и радостно. Всё равно, как мелких обезьянок, если осиротеют, не дай Бог — на плюшевых медведиков сажают. Им тепло, приятно — и с потребностью в любви всё хорошо.

Нам, людям, самим важно любить. А уж что — дело пятое. Человек может и вовсе неживой предмет возлюбить со страшной силой, аж до стояка — хоть шикарный автомобиль, хоть куклу, хоть ношеные девчачьи трусики. А как полюбим — так и додумываем. И нам только дай заграбастать объект наш в обе пригоршни и вцепиться до белых костяшек. И что там объекту, каково ему — нам до фени уже.

Поймать, как  говорится, котёнка  и  загладить  до  смерти.

Как  моя  бывшая.

Это у Крюка все дела хороши по всем фронтам. А у нас с Кондратием — глубоко не так.

Моя четыре года назад вильнула хвостом и ушла, и малого забрала, да ещё и бенефис устроила напоследок, мол, свернёшь когда‑нибудь в горах башку — туда и дорога, но пацана с пути не сбивай, не дам. По душе резанула сильно, но дело известное — ждать с гор не все женщины могут. Другая сидит и психует: а ну, как разобьётся или покалечится? И куда ей тогда? И вся любовь. Ушла и скоренько нашла себе — хоть тоже дома не бывает ни фига, но не по обледенелым скалам лазает, а в банке башли сшибает, не разобьёт башку, негде. Разве что к любовнице уйдёт.

У Кондратия ещё хуже вышло. Его красотуля к приезду любимого с гор основательно подготовилась: шмотки его собрала в чемодан, да хорошо ещё не выставила за дверь. А на его постели уже другой журнальчик листал и дожидался, пока красотуля разберётся с нудным альпиндяем. Грязный обман получился и подлый, так Кондратий уже и не доверяет ни женщинам, ни другому кому‑нибудь — только старым друзьям, с которыми был на маршруте.

В  общем, если  бы  не  Крюк  со  своей  Соней, в  любовь, которая  не  о  том, как  бы  себе  захапать, уже  и  не  верить  бы.

Быстрый переход